Владимир Файнберг - Свет на вулкане

Радист повел стрелкой по шкале волн, и вдруг в радиостанцию ворвался громкий, грубый голос:

— Штаб! Штаб! Штаб! Я — «Индигирка», прошу меня вызвать!

Его перебил хрипловатый голос:

— Я — «Космонавт». Слушаю. Прием.

Ковынев и радист недоуменно переглянулись.

— «Космонавт», повремени немного, — как-то по-домашнему сказал Ковынев в микрофон. — «Индигирка», слушаю вас, «Индигирка»!

— Штаб! Штаб! Я — капитан «Индигирки» Арсеньев. Это безобразие! Требую собрания капитанов сейнеров!

— Василий Иванович, ты не ори на весь океан, не ори на весь океан, говори по сути. Прием.

— По сути, Петр Степаныч. Я слышал ваш разговор с «Драконом». Он напал на крупный косяк, загрузился до клотика. Как поняли? Прием.

— Понял вас хорошо.

— Они сами идут с уловом, а данные скрывают. Я рядом, в квадрате 14 д, перед рассветом взял за один подъем полста центнеров. «Дракон» темнит. Как поняли? Прием.

— Понял вас хорошо. Благодарю. Выходите на связь в 23.00. Насчет поведения «Дракона» обсудим. «Космонавт», слушаю вас, «Космонавт»! Прием.

— Петр Степанович, вас тут давно ждут, — обратился радист к Ковыневу.

Тот обернулся и увидел Ирину.

Положив на стул футляр с чертежами, она с любопытством осматривала радиостанцию.

— Здравствуйте, товарищ Ковынев! Я к вам из НИИ, из Владивостока. Сергеева.

— Понял вас, понял, — перебил Ковынев. — Я радиограмму получил. В курсе. Дело, конечно, срочное, но женщина молодая, садись, можешь обождать минуточку…

— Я — «Космонавт», — донеслось из аппарата. — Я — «Космонавт». Как слышите? Прием.

— Слышу вас хорошо. Прием.

— Ну, обстановочка обычная. В моем квадрате ветерок. Ветерок 6–7 баллов. Рыбку эхолот пишет. Как будем брать, не знаю. Нахожусь в квадрате 31 д, 31 д. Как поняли? Прием.

— 31 д, «Космонавт». Понял вас хорошо. Прогноз для вашего района неблагоприятный, неблагоприятный. Уходите на вест в район 14 д. Разговор с «Индигиркой» слышали? Прием.

— Разговор слышал. Иду на вест в район 14 д. Выйду на связь в 23.00.

Радист щелкнул выключателем, и в комнате наконец наступила тишина.

Ковынев закурил папироску, устало обернулся к Ирине:

— Давно была на западе?

— Где?

— Ну где, в Москве, конечно.

— Еще в апреле. Эксперимент разрешили.

— Знаю, как разрешили. Взяли начальство на арапа. Я не про это, — отмахнулся от дыма Ковынев, — интересно, монорельсовую дорогу сделали уже? Где прошла?

Ирина пожала плечами.

— А еще в Москву ездила! Я там в районе Третьей Мещанской жил, когда в Реввоенсовете работал… Со студентками прибыла?

— Я тоже еще студентка. Я на заочном. Четвертый курс Дальрыбвтуза.

— Знаю. Нам смена куется. Замужем?

— А в чем дело?

— Мужиков тут полные пароходы. А вот поселить мне тебя негде. Будь ты мужик — другое дело.

— Я пока в общежитии устроилась. Давайте мне судно. Скоро генераторы привезут.

— Ишь какая, сразу судно ей подавай! Чего это у тебя там в трубочке — переворот в науке и технике?

— Показать? — оживилась Ирина, берясь за чертежи.

— Наслышан в общих чертах, — махнул рукой Ковынев. — Откровенно говоря, на моем веку много вас таких приезжало, а рыбка все потом достается, потом и кровью, красавица… А судно придется дать. — Он начал смотреть по реестру. — Дадим кораблик, дадим пароходик… Москва прикажет — всё дадим. Вот имеется «Космонавт» — средний рыболовный траулер, а проще — СРТ. Годится?

— Надо посмотреть, — осторожно сказала Ирина. — Во-первых, нужно, чтоб была большая вместительность трюмов…

— Трюмов? — изумился Ковынев. — Лучший сейнер приказали от путины оторвать. Ладно! Смотри. Твори. Выдумывай. Пробуй. Только, товарищ Сергеева, одна просьба к тебе: тебе, конечно, интересно в аспирантуру попасть; твоим руководителям — докторов наук получить. А у меня интерес — дать заводу сырье, план выполнять. У меня путина! Так что ты не очень морочь мне голову, тут и без тебя… Командировку отметит секретарь, в комнате напротив.

— Я рассчитываю только на себя.

— Ну и слава богу! «Космонавт» придет завтра. К часу явишься прямо на борт. А я их предупрежу.

— Петр Степаныч, вас «Дракон» добивается, — сказал радист, снимая наушники.

— До свидания, — сказала Ирина.

— Привет… Понял вас, «Дракон», понял! Рветесь на первое место! Премию хотите! — Уже выйдя в коридор, она слышала сердитый голос Ковынева: — А должна быть рыбацкая морская этика или не должна? Кулацкая у вас психология…

Мая была бы потрясена, если б узнала, что Ирина считает себя глубоко несчастным человеком.

Ирина с горечью подумала об этом, когда, сходя с крыльца штаба экспедиции, увидела пустынную дорогу назад, дрожащие первые огни в бухте.

Она тихо шла по острову, отделенному сотнями километров воды от Владивостока. Сколько же почти космических пространств отделяло остров от Москвы, от улицы Огарева, где вот сейчас начиналось голубиное утро. И в пятиэтажном доме просыпались ее отец и мама, готовили завтрак. И в открытое окно не по радио, а непосредственно с Красной площади — через Манеж и улицу Белинского — каждые четверть часа долетали удары курантов.

Ирина с магической ясностью представила заботливое мамино лицо: «А как там сейчас моя доченька?»

Захотелось курить. Несколько пачек «Лайки», взятых с собой для таких вот минут, лежали в общежитии, в чемодане.

И есть захотелось чертовски.

Навстречу по деревянному щелястому тротуару топали, как на параде, двое солдат с карабинами.

— Не скажете, где тут у вас можно поужинать?

Солдаты остановились, оглядели ее с ног до головы.

— Пройдете двести метров, слева будет столовая, — сказал один.

— Спасибо.

— Стойте! Что за труба? — подозрительно спросил другой, указывая на длинный футляр с чертежами.

— До генерала дослужитесь, — усмехнулась Ирина. — Засекаю атомные подводные лодки. Ясно?

Солдаты молчали.

Ирина повернулась и пошла дальше, с интересом прислушиваясь, застучат за ней сапоги пограничников или нет. Было тихо.

Вскоре на одном из приземистых домов она разглядела надпись: «Столовая». В окнах было черно. Ирина перешла дорогу, потрогала ржавый замок на дверях…

Ни у нее, ни у Майки ничего съедобного в чемоданах уже не оставалось, и если Мая не проявила инициативы, то не придется есть до завтрашнего утра. Наверно, так и будет, потому что Майка все-таки раздражающе наивна и бесхозяйственна при всех своих прочих отличных качествах. Хорошо хоть, разберет чемоданы и можно будет прийти и нормально лечь, а не заниматься раскладыванием вещей.

Быстро темнело.

Ирина невольно ускорила шаг. Она думала о том, как повезло с Майкой. Хорошо в незнакомом месте быть с человеком, который тебя знает, знает твой дом, каков он ни есть, и ждет, волнуясь, когда же ты наконец вернешься. И ты тоже заботишься об этом человеке. Это и есть дружба, которая сильнее всего. Хотя Майка еще маленькая. Не все понимает. О Майке надо заботиться, оберегать ее. И это чудесно. От этого забываешь о себе.