Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

Мы еще не кончили есть, как за дверью, что вела на крыльцо, раздались шаркающие старческие шаги, какое-то постукивание, и в залу вошел невысокий седенький старичок с толстой палкой в руке. На нем был серый парусиновый костюм, а на голове соломенная шляпа. Я тотчас же угадал, что это и есть жилец из Минска, который снимал у тети Даши верхний этаж.

— Добрый день, — сказал старичок приятным негромким голосом и поглядел на нас зоркими глазками из-под лохматых седых бровей. — Надеюсь, все обошлось благополучно?

— Все хорошо, Иван Кузьмич. Доехали, как видите…

Иван Кузьмич оперся о свою палку, зажал бородку в кулаке и принялся изучать то меня, то Женьку.

— Позвольте, позвольте… — приговаривал он. — Сейчас я угадаю… — И вдруг резко выбросил вперед руку, указав на меня: — Этот? Это и есть ваш племянник.

Тетя Даша рассмеялась:

— Нет, Иван Кузьмич, мимо. Не этот круглолицый и голубоглазый, а как раз вон тот — худощавый и с карими глазами.

Старичок поднял руки, словно сдавался.

— Ну, извините, не угадал.

— Садитесь-ка, Иван Кузьмич, лучше с нами чай пить, — пригласила тетя Даша.

Со старичком она разговаривала непринужденно и добродушно.

После завтрака мы принялись разбирать наш чемодан. Женька сидел на корточках, вынимая из него белье, а я носил его к шкафу и раскладывал по полкам…

— Женька, — сказал я, — что-то твоя тетка вроде Афанасия Гавриловича недолюбливает.

— Я и сам заметил.

— А с чего бы это, как ты думаешь?

— Кто ж его знает. Одному человеку, бывает, кто-то нравится, другому нет… На-ка, положи в шкафчик рубашки.

Дарья Григорьевна жила одиноко. Ее муж погиб совсем молодым где-то под Варшавой. Тогда еще, узнав о своем несчастье, тетя Даша тяжело заболела. Не ведаю, какая у нее была болезнь, но стала она получать пенсию по инвалидности.

Детей у тети Даши не было. Потому-то она и любила чужих. О нас с Женькой она заботилась просто как о родных сыновьях.

Иван Кузьмич с нами был тоже приветлив. Но мы видели его редко. Он целыми днями просиживал у себя наверху, куда мы с Женькой не поднимались. Но мы с самого утра убегали из дома на лоно природы и возвращались только к обеду, а потом снова мчались в перелесок, на холмы, к речке…

Женька на другой же день после нашего приезда записался в городскую библиотеку и взял там толстый том Брема в синем переплете — том второй, «Членистоногие». В книге оказалось множество картинок — бабочки, жуки, мухи, пауки, пчелы… Разглядывая их, я сразу же наткнулся на изображение страшного громадного мохнатого паука. Паук терзал птичку. Клюв у птички был раскрыт. Внизу под картинкой я прочел подпись: «Паук-птицеед». Потом что-то не по-русски и еще: «наст. вел.». Это означало — настоящая величина.

Паучище был величиною с мою ладонь. Я сказал Женьке, что, если он поймает такого паука, тот его самого слопает. Мой товарищ засмеялся и объяснил, что такие пауки водятся только в тропиках, в Южной Америке, на Больших Зондских островах да на Новой Гвинее.

— Давай, Женька, — предложил я, — мы будем так: ты станешь ловить бабочек, а я накалывать на булавки и делать подписи.

В магазине Женька купил желтый марлевый сачок на длинной палке и целыми днями гонялся с ним за бабочками. Первые два или три дня я очень терпеливо накалывал их на булавки и делал под ними подписи. Я решил, что если уж быть настоящим классификатором, то следует записывать не только русское, но и латинское название каждого насекомого. В книге Брема такие подписи попадались под всеми иллюстрациями. Вскоре я так навострился, что даже стал запоминать эти названия.

Однако на третий день у меня в глазах зарябило от латыни. Я решил брать с собою не громадный томище Брема, а «Записки о Шерлоке Холмсе». Эту книгу я отыскал на этажерке у тети Даши. Я начал читать ее и с первой страницы не мог оторваться. И пока Женька носился, размахивая сачком с такой яростью, словно вздумал разогнать всех бабочек в округе, я устраивался где-нибудь под тенью какого-либо дерева и раскрывал «Шерлока Холмса».

Так все и шло своим чередом. С утра мы завтракали и убегали за город. Перед обедом купались в речке. После обеда снова мчались на холмы. Пробовали мы и удить. Но только, видно, рыбы в этой речке не было вовсе. А к тем лесным озерам, про которые говорил Афанасий Гаврилович, пока идти не решались. Да и некогда было: Женька очень уж увлекался членистоногими. Его заветной мечтою было поймать « acherortia atropos ». А если не по-научному, то бабочку-бражника «мертвая голова». Я видел ее на картинке. Это была очень большая бабочка. На ее спинке белело пятнышко, напоминающее человеческий череп.

Однажды на улице мы совершенно неожиданно встретили Афанасия Гавриловича.

— А, соседи! — обрадованно воскликнул он, завидев нас. — Нехорошо, нехорошо! Их в гости приглашают, а они и носа не кажут.

— Неудобно было, Афанасий Гаврилович, — пробормотал Женька. — Мы думали — помешаем…

— Неудобно, братец, штаны через голову надевать, — произнес наш веселый попутчик. — Если звал, значит, надо зайти. Давайте-ка не откладывая прямо сегодня.

Он простился, взяв с нас твердое слово, что сегодня же, часов в шесть, мы к нему придем.

Ровно в шесть мы отправились к Афанасию Гавриловичу.

Дом, где он жил, был окружен высоким забором. Едва мы постучали, за калиткой раздался злобный хриплый лай. Судя по гавканью, собака за оградой была ничуть не меньше баскервильской.

Калитку отворил сам Афанасий Гаврилович.

— A-а! Входите, входите. Да не опасайтесь — она на цепи. Цыц, Пальма!

Огромная овчарка лаяла и гремела цепью все время, пока мы шли по усыпанной песком дорожке к дому с террасой в глубине густого сада.

— Сюда, сюда, — показывал нам дорогу Афанасий Гаврилович, пропуская нас перед собою на крыльцо.

Когда из сеней мы вошли в просторную комнату, мимо нас прошмыгнула к двери какая-то старуха.

— Гостей встречай, Марья Филипповна! — крикнул ей хозяин.

Старуха обернулась и от двери оглядела нас крохотными бесцветными и очень злобными глазками. Ничего не ответив, она скрылась за дверью.

— Родственница моя дальняя, — объяснил Афанасий Гаврилович. — Глуховата… и вообще не того немного… — Он постучал пальцем себе по лбу. — Вы тут посидите, — заторопился он вдруг куда-то, — а я сейчас… мигом…

Мы остались одни посреди комнаты, не зная, что нам предпринять. Пока мы озирались по сторонам, вернулся Афанасий Гаврилович. Он нес большое блюдо, наполненное клубникой. Ах, что это были за ягоды! Одна к одной… Таких огромных ягод я прежде никогда не видывал. Следом за хозяином дома вползла старуха. Она несла две миски, они были полны вишней и черной смородиной.