Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

— Вот и угощение, — бодрым голосом произнес Афанасий Гаврилович. — Да что же вы стоите! Присаживайтесь вот сюда, к столу. Сейчас чайку попьем. Как у нас по-русски водится — сперва угощенье, а после разговоры.

Пока он говорил, ловко расставляя на столе посуду, появились перед нами ваза с конфетами, с печеньем, пряники, хлеб, масло…

Старуха куда-то исчезла и больше не появлялась. Это меня успокаивало. А потом я и вовсе о ней забыл. Уж очень интересно было с Афанасием Гавриловичем.

— Ну а как моя карточка? — спросил он. — Ты меня в поезде снимал. Где она?

— Не проявил еще, — смутился я. — Бачка нет. И увеличителя. Но я проявлю. Обязательно.

— Афанасий Гаврилович, — осмелившись, попросил вдруг Женька, — расскажите, как вы партизаном были.

— Да что же тут рассказывать! Ну воевал, бил фашистов. Признаться, я уж про это столько рассказывал, что самому надоело. Лет пять или шесть отбоя не было: то в школу зовут, то в клуб на молодежный вечер… В конце концов отказываться стал. — Он вдруг задумался, насупив брови. — Да-а, вот если бы живы были мои боевые товарищи, они бы поведали обо всем… Герои, орлы… Все погибли в октябре сорок первого года. В Волчьем логе. Есть такой овраг у нас в лесу… Двадцать два человека. Смельчаки, один к одному… Двадцать третьего, Федорчука, в разведке кокнули. Ну а я двадцать четвертый… И еще был один… Он вот не знаю, жив или нет… Пашка Вересов…

Это имя Афанасий Гаврилович как-то выдохнул с ненавистью.

— Судя по всему, выдал он отряд фашистам. У него одного карта была. На ней тайные тропки в болотах были обозначены. Не иначе он ту карту гитлеровцам передал. — Голос его зазвучал зло и резко. — Командиром мы его выбрали. Доверяли ему. А он… Эх!.. Знать бы раньше!.. Своими бы руками задушил гада!..

Афанасий Гаврилович несколько раз сжал и снова разжал свои сильные пальцы.

— А вы? — хрипло спросил Женька.

— А я, как видишь, живой, — невесело усмехнулся хозяин. — Мы с Миколой Федорчуком той ночью в разведке были, здесь, в городе. У комендатуры на патруль напоролись. Миколу сразу, в упор, наповал. А мне уйти удалось. Я к лесу подался. А как к Волчьему логу стал подходить, слышу — стреляют. Загнали каратели моих боевых товарищей в овраг и там — из автоматов… Всех… Геройскую смерть они приняли…

Он опустил голову и с минуту сидел так молча. Мы тоже не произносили ни звука, не смея нарушить тишину.

— Не приметили меня фашисты, — снова заговорил Афанасий Гаврилович. — Смерть и на этот раз мимо меня проскользнула. Десять дней пробирался я к своим, на Псковщину, в большой отряд Степана Кожуха. Рассказал там, как товарищи мои погибли. Имя предателя тоже открыл. С ними, с кожуховцами, стал немца бить. Да ранен был в бою. Переправили меня в тыл, в госпиталь. Так и застрял в тылу. Инвалидность мне дали. Сколько ни просился, не пустили на фронт. Ну, после войны снова в свой родной Зареченск возвратился…

— А предатель? — не выдержал я. — Куда он девался?

— Кто ж его знает… Удрал, должно быть, с гитлеровцами. — Афанасий Гаврилович вдруг стукнул кулаком, как выстрелил из винтовки, по столу. — Да что же это мы в такой хороший день о страшном заговорили! — Он встряхнул головой, будто отгоняя невеселые думы. — Давай-ка лучше, Женя, о твоей тетушке, о Дарье Григорьевне поговорим. Признаюсь, изо всех здешних жителей ее больше других уважаю…

Когда мы собрались уходить, Афанасий Гаврилович умело свернул из старых газет два кулька и до краев насыпал в них спелой, сочной клубники.

— А это Дарье Григорьевне. От меня. В подарок.

Я невольно вспомнил, с каким безразличием смотрела тетя Даша на этого человека в день нашего приезда…

Афанасий Гаврилович пошел проводить нас до калитки и велел непременно заходить.

Женька хмуро молчал, шагая по тротуару. Я тоже молчал, раздумывая над тем, что мне довелось услышать. Да может ли это быть, чтобы командир — и вдруг предал свой отряд врагу? Я ломал себе над этим голову всю дорогу.

— Батюшки! — всплеснула руками тетя Даша, увидав нас с громадными кульками в руках. — Откуда вы? С базара, что ли?

— В гостях были, — объяснил Женька. — У Афанасия Гавриловича. Это он вам в подарок прислал.

Женька высыпал из кулька клубнику прямо на стол.

— Во сколько! — с гордостью произнес я.

Но тетя Даша почему-то была не рада этому подарку.

— Ишь расщедрился. Вон блюдо в буфете, возьмите…

И она вышла из комнаты, не взяв ни одной ягоды.

К клубнике, которую мы принесли, тетя Даша так и не притронулась. Мы с Женькой съели ягоды сами. Нас интересовало одно — что стало с предателем, Павлом Вересовым? Я поделился своими беспокойными мыслями с Женькой: могло ли так быть, чтобы командир — и вдруг предал своих?

— Настоящий командир, Серега, не мог, — подумав, ответил Женька.

— Ну а как же тогда… — начал было я, но мой товарищ перебил меня:

— А если этот командир был фашистами подослан?

— Как фашистами?

— А так. Гитлеровцы, они, Серега, хитрые были. Подослали шпиона: «Иди, завоюй доверие. А потом ты всех партизан на наши пулеметы заведешь…»

Я слушал, разинув рот. Да, тут было над чем поразмыслить. Мы пробовали расспросить о партизанах тетю Дашу. Но что она могла рассказать? Ведь во время войны ее в Зареченске не было. Правда, вернувшись из эвакуации, она кое-что слышала о каком-то отряде, который погиб в Волчьем логе.

— Что же вы у самого-то героя обо всем получше не узнали? — спросила она, и мне почудилось, будто бы «герой» прозвучало насмешливо. — Раз уж пришли, то надо бы расспросить подробней. Он тут одно время всюду кричал: я, мол, партизан, кровь проливал… В грудь себя кулаком бил. И участок ему нужен, и дом хороший… за боевые его заслуги…

Тетя Даша порывисто встала из-за стола, смахнула тряпкой крошки с клеенки и ушла на кухню.

— Интересно было бы пойти туда, в Волчий лог, — мечтательно вздохнул Женька.

Когда тетя Даша вернулась в комнату, он будто бы ненароком спросил:

— Тетя Даша, далеко этот Волчий лог?

— В лесу, километров пять-шесть…

— А самим найти можно?

— Заблудитесь еще. Да вы бы у ребят спросили. Они часто в лес ходят — за грибами, за ягодами… Или к озерам еще — рыбу ловить.

Зареченских ребят мы видели на речке еще в первый день, когда пришли купаться. Они плескались, орали и хохотали на песчаной косе. С десяток, а то и больше мальчишек и девчонок. Стоя за кустами на откосе, мы долго тогда смотрели на них. Из всех только один мальчишка не принимал участия в общем веселье. Он сидел поодаль с удочкой в руке, свесив с обрывистого берега босые ноги. Рядом стояло небольшое ведерко.

— Женька, — сказал тогда я. — Смотри-ка, рыбак! Значит, рыба в речке есть.