Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

И вот что вскрылось тогда, очевидно, неясное еще самому Павлу Вересову. После прихода в отряд Афанасия Шкворнева партизан одна за другой стали преследовать неудачи. Арест Клавы Муравьевой, казнь Семена Гудкова, облавы на охотников, передавших оружие партизанам, засады гитлеровцев как раз в те ночи и в тех местах, где партизаны готовили диверсии. И это случалось всякий раз, если о предстоящем деле знал Шкворнев.

Однажды партизанам удалось с огромным трудом раздобыть немного взрывчатки. Это Микола Федорчук разузнал, что фашисты заминировали участок между болотом, где прятались партизаны Вересова, и городом. Рискуя жизнью, Андрей Степняк и Платон Рузаев ночью сняли несколько мин и, выплавив из них взрывчатку, изготовили свою мину, чтобы пустить под откос эшелон с боеприпасами, следующий к осажденному Смоленску. Взорвать мину должны были Парфентьев, Федорчук и Шкворнев.

Диверсанты залегли у насыпи, дожидаясь поезда. Потом Шкворнев сказал Федорчуку и Парфентьеву, что сам подложит заряд и подожжет шнур. Они, мол, люди молодые, а он не боится рискнуть. Двое партизан отползли в кусты. Вскоре послышался далекий гудок паровоза. А спустя еще несколько минут появился из темноты Шкворнев. Он сказал, что можно отходить: поезд приближается, и сейчас грянет взрыв.

Взрыв действительно грянул. Но позади состава. Разворотило рельсы, которые на другой же день рабочие починили. Очевидно, Вересов заподозрил, что Шкворнев не случайно поставил к заряду шнур чуть длиннее, чем это было надо. Сивый и сам понял, что командир кое о чем догадывается, и решил кончать опасную игру.

Он уже не раз ходил в разведку. Его посылали, потому что ему были известны все проходные дворы в Зареченске. Сведения, которые он приносил из разведки, — о численности гарнизона, о пулеметных точках, о вооружении гитлеровцев — при перепроверке оказывались достоверными. Вероятно, фашисты сами снабжали своего агента этими данными. В ночь, когда был уничтожен отряд, Шкворнев ушел в разведку самовольно. Он сказал Миколе Федорчуку, что послан командиром, и взял его с собой.

У комендатуры Сивый совершил первое в ту ночь злодейское убийство — ударом ножа смертельно ранил Федорчука. Двумя ракетами были предупреждены часовые у шлагбаума. Беспрепятственно они пропустили Шкворнева в лес. Да, это его видела ночью из окна Настина тетка — Елизавета Никитична, тетка Лиза…

Спустя час по следу Шкворнева прошел в глубь болот первый отряд карателей. Одновременно через деревни Печурово и Марьино две другие карательные группы двинулись по тропам в болотах, чтобы отрезать партизанам путь к отступлению в Марьинский лес, откуда шла дорога к отряду Кожуха. На рассвете Сивый совершил второе в ту ночь преступление: предательским выстрелом в упор убил командира отряда Павла Вересова…

Вероятно, он считался у фашистов ценным агентом, этот убийца и бандит Сивый. Когда группа Вересова была уничтожена карателями в Волчьем логе, гитлеровцы велели Шкворневу пробраться в отряд Степана Кожуха. И он пробрался. Сумел и здесь заслужить доверие партизан. Надо было показать им, что он не трус. Сивый попросился на задание и в перестрелке был тяжело ранен.

Его переправили на Большую землю, лечили в госпитале. Ведь никому не было известно, что он преступник, фашистский холуй. А он не спешил возвращаться к партизанам. Знал, что рано или поздно они могут его разоблачить. Ведь и Павел Вересов, очевидно, уже что-то заподозрил. Поэтому-то Сивый и поспешил с ним собственноручно расправиться. Немцы тоже крепко держали его в руках. Если бы он перестал сообщать им сведения о партизанах, они бы сами его Кожуху выдали. И Шкворнев воспользовался ранением. Заметая следы, он уехал в Новосибирск, отыскал там брата, который работал в больнице. Раздобыл фальшивую справку об инвалидности. А после войны вернулся в Зареченск, где его дом всю войну сторожила вовсе не помешанная старуха Марья Филипповна. Тут Шкворневу нечего было бояться разоблачения: ведь в живых не осталось ни одного свидетеля. Так он, по крайней мере, думал. Он же не знал, что полицай Ляховицкий существует на свете.

— Ну вот, пожалуй, и все, — произнес Василий Степанович, заканчивая свой рассказ о том, как в группу Павла Вересова пробрался предатель.

— А записка? — спросил Женька. — Кто написал записку? Ту, самую последнюю?

— Комиссар отряда коммунист Громов. Это его почерк.

— Я знаю! — воскликнул я. — Он писал, а товарищи отбивались от гитлеровцев… А потом он успел зарыть в землю гильзу со всеми бумагами. И погиб…

— Да, наверно, так оно и было. Герои погибли. А Шкворнев остался жить. Но правда, она всегда отыщет верную дорогу, как ее ни прячь.

И вот Левашов умолк, и я, словно очнувшись, огляделся по сторонам. Все так же, подперев щеку кулаком, рядом со мной сидел Женька. Напротив Дарья Григорьевна. А у края стола, склонившись над чашкой остывшего чая, примостился Иван Кузьмич.

— Я слышал, вы хотите устроить у себя в школе музей партизанской славы, — произнес Левашов, помолчав. — Так не думайте, будто я забыл о своем обещании. Фотокопии с документов привезу вам на днях.

И вот тут-то я узнал впервые о Женькином решении.

— Нет, Василий Степанович, — проговорил он, выпрямившись на стуле. — Пусть лучше музей партизанской славы будет здесь, в Зареченске. Ведь они… Ведь партизаны… Павел Вересов, Яков Громов, Платон Рузаев… Все они сражались с фашистами и погибли геройской смертью в здешних местах. Так пускай и музей будет здесь…

— Женька! — воскликнул я. — А как же мы? Разве мы уедем с пустыми руками?

— Все это оставим здесь ребятам… — Женька засмеялся. — Да мы и не уедем с пустыми руками. У нас есть наши коллекции. — Он подмигнул мне. — Ванесса уртикае…

Но мне было не до смеха. Всегда во всем я соглашался с моим лучшим другом Женькой Вострецовым, а тут ни за что не мог с ним согласиться. И неожиданно ко мне явилась помощь. Она подоспела с того края стола, где сидел, упершись в чашку бородкой, Иван Кузьмич.

— А я думаю, что ты, Женя, на этот раз не прав. Чем больше будет у нас таких вот музеев, тем лучше. Чем больше людей — в городах ли, в селах, в клубах, в красных уголках, да и в школах в первую очередь — узнают, какие герои в нашей стране, за что они дрались, за что отдавали жизни, тем будет полезнее. — И как это часто бывало, Иван Кузьмич повернулся к тете Даше. — Вы со мной согласны, Дарья Григорьевна?

— Совершенно согласна, Иван Кузьмич, — энергично тряхнув головой, отозвалась тетя Даша.

— Как же так два музея?.. — растерянно пробормотал Женька. Видно, эта простая мысль ни разу не пришла ему в голову.

— Да очень просто два! — рассмеялся Левашов. — Абсолютно правильно вы, Иван Кузьмич, заметили. Два музея лучше, чем один. А если таких музеев будет три, пять, десять, то и совсем хорошо! И фотокопии я вышлю вам в двух экземплярах.