Василий Голышкин - Пионеры

— Не черт, а башмак, — сказал Вовка-большой.

— Который каши просит, — уточнил Феликс Кудрявцев и, видя, что даже после этого уточнения председатель все еще пребывает в недоумении, сказал: — Митя, покажи дяде Пете ножку.

Митя показал. Но и это не рассеяло тумана в голове председателя. Башмак как башмак. Только худой. Неужели он, этот худой башмак, мог загнать четверых вполне здоровых ребят на крышу?

— Его не взяли в починку, — сказал Вовка-большой.

— Потому что испортился дымоход, — поспешил выскочить Митя.

— И мастерская закрылась, — вздохнул Степа Варенец.

Наконец-то председатель все понял. Он снял трубку и вызвал мастерскую. Мастерская не ответила. Тогда он назвал другой номер и вызвал к себе товарища Чумакова, заведующего коммунальным хозяйством.

Товарищ Чумаков, круглый и лысый, влетел в дверь, как мяч в ворота. Увидев «пигмеев», он дико вскрикнул:

— Кто это?

— Трубочисты, — скривился председатель. — У тебя, я слышал, нехватка.

— Смеешься, — сказал товарищ Чумаков, — а у меня действительно нехватка. То есть ни одного нет. Сапожная мастерская стала…

— Знаю, — сказал председатель, — бери машину и — по селам. Там не найдешь — в райцентр скатай. Без трубочиста не возвращайся. Скажи — как космонавта встретим. А вы, — взгляд на часы и на «пигмеев», — марш по домам. В школу опоздаете.

И, турнув юных трубочистов, председатель занялся своими делами.

Воскресенье в Равелатсе сказкин день. Адрес сказки — дом бабушки Кисловской Марии Спиридоновны. Вход бесплатный. Точнее, почти бесплатный, если не считать березовых полешек, которыми в Равелатсе принято расплачиваться за сказку. Могут, правда, сойти и еловые, даже осиновые, но березовые лучше. Вспыхивают, как порох.

Расплачиваться полешками за сказку придумала Вера Дюжева…

В тот день собрались у нее. В коридоре. Возле огромной, как железная башня, печки. Тепло и уютно. Вера пожевала косичку, похожую на козий хвостик, и сказала:

— Завтра сказкин день.

Но это почему-то никого не обрадовало.

— Завтра сказкин день, — повторила Вера. — Мы идем к Марии Спиридоновне.

— А зять? — спросил Степа Варенец.

— Что зять? — спросила Вера Дюжева.

— Ругаться будет, — сказал Степа и передразнил: — «Опять хату выстудили…»

Вера приуныла. Этот зять! Он всегда ворчит, когда они приходят. И никогда не слушает сказок. Вера, когда была маленькая, не любила одну сказку. Отворачивалась, когда ее рассказывали. Как будто можно было отвернуться от сказки. Но сказка выбегала из-за спины и снова оказывалась перед Верой. «Вот и я, — говорила. — Узнаешь?» Как было не узнать!.. Ведь «одной девочкой-волшебницей, которая обещала цветочному зернышку дождь, а потом забыла про свое обещание», была она, Вера. Она! Хотя, в отличие от девочки-волшебницы, и повелевала не стихиями, а всего-навсего заурядной лейкой. Но именно о ней, о лейке, Вера и забыла, когда пришла пора напоить зернышко…

Может быть, зять уходит от сказки потому, что боится ее? Может быть. Не в этом дело…

Вера поплевала на пальцы и открыла дверцу печи. Прищурилась от жары. Выбрала полешко поберезовей и сунула в печь. Полешко вскрикнуло, пустило было слезу и тут же весело загорелось. Как будто даже обрадовалось огню.

Вот это полешко и натолкнуло Веру Дюжеву на одну мысль.

— Эй, — крикнула она, — смотрите сюда! — Выхватила из охапки полешко и подняла над головой.

— Ну и что? — Степа Варенец насторожился и посмотрел Вере в рот. Он ждал новостей.

— Завтра сказкин день, — сказала Вера, — идем к бабушке с полешками.

Вовка-большой и Феликс Кудрявцев переглянулись: молодец!

В воскресенье отправились. «Скрип, скрип, скрип…» Думается: снежинки скрипачат. В ожидании встречи со сказкой и думается о сказочном.

Вон и дом бабушки Кисловской. Ростом не взял, зато в плечах широк. Стоит по щиколотки в снегу. К двери зять тропинку пробил. Рабочий человек. Только сказок не любит. И тепла жалеет. Ладно, теперь не будет жалеть. Свое под пальтецами несут.

Стучат. Входят. Зять!

Вера Дюжева зятю — полешко.

Вовка-большой зятю — полешко.

Степа Варенец зятю — полешко.

Феликс Кудрявцев зятю — полешко.

Митя Удальцов зятю — полешко.

Вовка-маленький (по дороге прибился) зятю — коры березовой.

А зять? Нахмурился. Ушел, рта не раскрыв.

Здравствуйте, бабушка!

…Жаль, что скоро сказывается сказка. Жаль, что еще скорее догорают в печурке полешки.

Раньше не они приходили в гости к сказке. Раньше сказка сама приходила к ним в гости.

И Вера Дюжева, и Вовка-большой, и все другие помнят: мама с папой в кино, а в дом сказка — жданая и званая — бабушка Кисловская.

Теперь бабушка Кисловская «посидеть с детьми» не ходит. Да что по гостям! По дому и то бабушка Кисловская больше не ходит. Отказали сказке ноги. Жаль, что, как в сказке, нельзя побрызгать на них живой водой…

— До свидания, бабушка Кисловская!..

«Здравствуйте»… «До свидания»… Так, воскресенье за воскресеньем. Всю зиму. С полешками под пальтецами. А Митя Удальцов с магнитофоном. Придумал бабушкины сказки записывать. Пусть записывает. Что-то услышит… Он хоть и мастер, но больше с приставкой «ло». И сколько пока ни записывал, никто этих записанных сказок не слышал.

Зима кончалась, и это огорчало. Зато сказкам, казалось, конца не будет, и это радовало.

В воскресенье, как всегда, собрались в гости к сказке. Вот и дом бабушки Кисловской. Возле дома народ толпится. Толпится, толпится и ни о чем не говорит. Разве что шушукнется кто друг с другом и — снова молчок. Галка крикнула. Может, спросить хотела, почему все молчат? В доме окна затянуты. Утро вовсю, а они затянуты. Дверь в дом настежь. Зятя не видно. Где-то кто-то плачет…

В комнате у бабушки полумрак. Но если приглядеться — все, как всегда: кровать, стол… Только люди чужие. Толпятся, как на улице, и молчат. На кровати никого. А на столе? А на столе — гроб. В гробу — между двух медных пятаков острый, как шило, нос. Острый нос между двух пятаков на месте глаз. Бабушка Кисловская, Мария Спиридоновна…

Умерла сказка.

Даже не обиделись, когда вытурили. Впрочем, и обижаться было не на что. Вытурили вежливо. Зять сказал:

— Все!

Да, все. Не вернешь сказку. И не будет в Равелатсе сказкиных дней. Потому что нет бабушки Кисловской. Ужасно и удивительно: была и нет.

Расходятся, забыв договориться о встрече. Вечерняя поверка, по молчаливому согласию, отменяется. В Равелатсе траур.

Утром встречаются возле школы. В руках у Мити Удальцова магнитофон. Под мышкой у Мити Удальцова лист бумаги, скатанный в трубку.

Степа Варенец любопытней всех:

— Что это?

Митя Удальцов краснеет. Он всегда краснеет перед тем, как сказать что-то. Но Митя Удальцов молчит. Вместо него печатными буквами говорит плакат: «Сегодня вечером в школьном кафе «Лунник» сказки бабушки Кисловской»… Пока остальные рассматривают плакат, Митя включает магнитофон. Что это? Магнитофон рассказывает сказку. Рассказывает сказку голосом бабушки Кисловской. Все замерли и слушают. Значит, не умерла сказка, жива!