Н Огнев - Исход Никпетожа

— Бык, что делаешь?

Он обязательно ответит:

— Видишь, вкалываю, — и добавит:—мускулы-то— видишь? Все равно, что у принца Умбаллы.

Некоторые так и зовут его: «Принц Умбалла».

С другой стороны Ванькиной койки живет один парень, который участвовал в партизанском движении. Он постоянно ходил в буденновке и когда приходил домой, то аккуратно ее расправляет и вешает на гвоздь. Этот парень совершенно неразговорчивый; от него слова не выжмешь и мне кажется, что он на всех нас. смотрит отчасти с презрением. Хотя что ж тут задаваться? Если бы пришлось — и я бы участвовал в гражданской войне, и это уж мое несчастье, что не пришлось. Только один раз я слышал довольно характерную для этого парня фразу. Мы с Ванькой и с ним шли по улице, и нам навстречу попадалось много разряженных толстых буржуев и буржуек. Партизан остановился на углу, сверкнул глазами и говорит нам с Ванькой:

— Эх, пулеметик бы сюда!

Тогда Ванька строго на него посмотрел и говорит:

— Не диалектически мыслишь. В мирной жизни пулеметы совершенно не обязательны.

Партизан сразу осекся и замолчал. Интересно, что этому партизану уже под тридцать лет, то-есть он гораздо старше нас с Ванькой: а, между тем, он очень внимательно прислушивается к Ванькиным словам. Я это еще на фабрике заметил, что Ваньку слушаются люди значительно его старше. Из всей этой комнаты не считается с Ванькой, пожалуй, один Бык.

Сейчас, кроме занятий в институте, Ванька сидит над первым томом «Капитала». Я тоже прочел несколько страничек из середины: очень интересно, только трудно читается.

Еще нет недели, как я живу в Ванькином общежитии, а уже имел случай наблюдать одну интересную историю. Бык обыкновенно приходит домой очень поздно, и над ним звонят:

— Эй, Бычок, с какой коровкой гулял? С рыжей или с черной?

Бык в ответ матерится, а его еще пуще донимают, при чем довольно похабно разбирают качества той девчины, которая, по их мнению, гуляет с Быком. Вообще было очень легкое отношение.

Но Ванька последние дни все шушукался с Партизаном и сегодня, когда все легли, Ванька дождался прихода Быка и говорит ему:

— А знаешь, приятель, ты того... не слишком ли многих баб щупаешь?

— Тебе-то какое дело? — бормочет Бык. — Многих— не многих... Ты что, от угрозыска вкалываешь, что ли?

— Ребята, — говорит Ванька, — такие дела касаются угрозыска или также могут задевать всех нас,— как по-вашему?

Кто-то из ребят сказал, что в другом общежитии одного парня за попытку изнасилования уборщицы выставили вон.

— Ну вот, — говорит Ванька, — значит, не только угрозыск может в такое дело вмешаться.

— Какой принц Умбалла, подумаешь, — сказал тут Бык и весь побагровел, — вот дам один раз по сопатке,— тогда узнаешь, как вмешиваться в чужие дела!

— Ну брат, твои бицепсы меня не испугают, — говорит Ванька. — Так или иначе, ребята, — за ним числятся некоторые поступочки. Ничего не имеете против, если мы об этих поступочках поговорим?

Бык вдруг сорвался с койки, надел штаны и выскочил в коридор.

— Во как проняло, — говорит Ванька со смехом, — Ну, сейчас, ребята, давайте спать: мы его лучше накроем в праздник, тогда не убежит.

Потом, когда я вышел в коридор, Бык ко мне подходит и говорит:

— Ты, кажется, парень хороший, так вот,—передай своему приятелю, что если будет суд, то я ему голову на спину выверну. А ливольверта я не боюсь, так ему и скажи. Какой еще принц Умбалла нашелся. Комса сопливая.

— А я тебе по-товарищески посоветую, — ответил я, — что ты его лучше не трогай. Он ведь такой, я его давно знаю: убьет, и не поперхнется.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого убьет, — сказал Бык. — Ты ему все-таки передай.

Он схватил из угла кочергу и согнул ее, словно ветку бузины.

— Видал? — спросил он меня.

— Ну, так что ж?

— А то, что я его так же скручу.

После этого я спросил Ваньку:

— А что он такое проделывает, что ты собираешься устроить суд?

— Студенток портит. Такая славная была одна деваха — с рабфака она. Ну, этот хлюст сделал ей ребенка, а теперь и смотреть на нее не хочет. Она осталась одна, помощи никакой, и ребенок. Конечно, с него алиментов не взыщешь, потому что с госстипендии не полагается, но все-таки тем или иным путем такое хамство надо прекратить. Тем более, что это для него своего рода спорт: за год пребывания в институте он уже с троими жил, оказывается.

— Странно, что он занимается гимнастикой, — сказал я. — Я раньше думал, что у этих ребят половая энергия переключается на более дельную.

— Да, вот поди ж ты, я сам так думал. А оказывается — не у всех так.

Сегодня к Быку пришел гость. Сначала он сидел ко мне спиной и я его не узнал. Он долго о чем-то совещался с Быком.

Потом пришел Ванька и с ним какая-то девчина. Когда Быков ее увидел, то сказал своему товарищу:

— Так, значит, пойдем?

— Нет, погоди уходить, — сказал Ванька. — Нам с тобой поговорить надо.

— Я с тобой и говорить-то не хочу, — затряс головой Бык.

— Не хочешь, а придется, — загородил ему Ванька дорогу. — Ты лучше садись, а то стоя разговаривать неудобно.

Тут гость обернулся, и я узнал Корсунцева. Он сделал вид, что меня не узнал.

— Пошел ты к чорту! — крикнул Бык и хотел прорваться к двери. Не тут-то было: Партизан загородил ему дорогу.

— Садись, говорят, — а то хуже будет.

— Это что ж, товарищи, за принц Умбалла? — обратился Бык ко всем. — Это только милицейские могут так вкалывать. Что ж это будет?

— Ничего особенного не будет, — говорит Ванька — Садись и слушай.

Тут вдруг эта девчина, с которой Ванька пришел, вскочила и прошептала:

— Я не могу, я не могу, пустите, я пойду!

Ее никто не удерживал и она ушла.

— Ну, вот какая вещь, — говорит Ванька Быку, — вся наша комната обвиняет тебя в том, что ты не по-товарищески обходишься со своими женами. Фактов я приводить не буду, ты их и сам знаешь, но ты должен так или иначе реагировать на наш запрос. Скажи, пожалуйста, ты признаешь свое поведение нормальным и отвечающим званию пролетарского студента?

Корсунцев тогда очень вежливо говорит:

— Я хоть и посторонний здесь человек, но должен вмешаться в это дело. Скажите, пожалуйста, товарищи, разве у вас принято вмешиваться в личную жизнь других? По-моему, это все равно, что в чужой карман залезать.

— А это что же, — правозаступник твой, что ли? — спрашивает Ванька Быка. — Сам разве не умеешь говорить?

— Нет, пускай он сначала вкалывает, — говорит Бык, — а потом уж я.

— Ну, ладно, — усмехнулся Ванька. — Слово предоставляется правозаступнику.

— Недурненькое отношение к товарищу по комнате,—говорит тогда Корсунцев.—Насмешка—не доказательство. Я хотел бы вот этому марксисту, — и показывает на Ваньку, — напомнить одно место из сочинений Фридриха Энгельса, если он его, конечно, читал? В «Принципах коммунизма» прямо говорится, что личные половые отношения касаются только двоих участвующих, и обществу тут нечего вмешиваться. И, по-моему, Энгельс тут совершенно прав: здоровая марксистская мораль и не может судить иначе. Всякое вмешательство в подобных случаях есть стопроцентное мещанство. Ну, да, Григорий, — он показал на Быка, — виноват в том, что он не платит алиментов. Но сообразите сами, откуда он возьмет эти самые алименты? Вам известно, что он сирота...