Сергей Григорьев - Рукастая машина

— Все ты, старый чорт, наврал, — говорил Три Пункта Чернову, — никакого в ней чорта нет.

— Ой?

— Да. Хочешь, я докажу тебе ее устройство? Отопри.

В наборной не было никого. Чернов отомкнул клетку, где стояли линотипы. Старик и мальчик забрались на скамеечку линотипа. Три Пункта вызвал из магазина букву, приподнял крышку за разборным механизмом и долго втолковывал старику, показывая, что буква падает всегда в одно и то же отделение магазина, срываясь со скалки. Чернов дивился, говорил:

— Так-так-так! Вон оно что! Ах ты, мать честная!

Но, видимо, не хотел или не мог понять того, что теперь казалось Трем Пунктам ясным и простым. Одно только понял Чернов:

— Это, значит, самая ее душка и есть?

Так-так-так! Деликатно сделано. Деликатно! Ты чего, же, просись в ученики на машинный набор, парень, — ты вон до чего дошел. А то ведь я слыхал, в ведомости тебе расчет выписали, — говорил Чернов, навешивая замок на запор клетки наборных машин. — Вот беда: куда я ключ девал?

— В карман клал, я видал, — сказал Три Пункта.

— Нету в кармане. Дивны дела..

Чернов шарил в карманах, прошел между машин, заглянул под реалы, — отодвинул стол, — ключа не было.

Три Пункта сбегал в контору. Чернов; оказался прав: четверо мальчишек — среди них Три Пункта — были объявлены в тот день к расчету.

Как пошабашила машинная смена, Чернов позвал Три Пункта.

— Погоди, пока все уйдут. Иль нет: ты уходи, а потом вернись. Я тебе одну вещь скажу про машину.

— Ладно.

Чернов полил пол из лейки и стал подметать опустелую наборную. Три Пункта скоро вернулся. Чернов оставил метлу, пошарил в своем темном углу, шурша макулатурой [17] Негодные листы бумаги, плохо напечатанные, рваные, грязные. , достал аптечный пузырек, полный чем-то маслянистым, и, показав его Трем. Пунктам, прошептал:

— Возьми! Капни ей в самую душку.

— Что это?

— Купоросное масло! Облей там сверху-то, где показывал мне. В самую ее душеньку!

Три Пункта побелел. Губы его задрожали. Он хотел что-то сказать, и только шевелились губы.

Чернов совал в руки мальчишке бутылку с серной кислотой и шептал:

— Да ты не бойся. Ключ-то я потерял. Сказал, в конторе — ключ, мол, я от клетки утерял. Ну? Ты спрячься, что ли где, а я тебя как будто и, не видел.

Три Пункта плюнул трижды в бороду Чернова. Тяжело дыша, ждал, что будет.

Старик утерся клетчатым сарпинковым платком и, вздохнув, сказал:

— Придется в контору нам с тобой итти.

— Зачем?

— Да должен я, или нет, сообщить, что я тебя пымал. Скажу: „В кармане у Петра, в пиджаке на вешалке, пузырек с купоросным маслом нашел“. Спросят: „А зачем ему?“ Скажу: „Да злобится он что-то на машины. А уж чего хотел сделать, — я не знаю. А ключ-то я от клетки потерял!“ — „А може он у тебя и ключ украл?“ — спросит Петр Львович. „Мысленное дело! — скажу. — Раз пузырек, то и ключ“.

Слезы брызнули из глаз Петьки. Он повернулся бежать и крикнул:

— Я сам на тебя докажу!..

Выбежал в коридор и опомнился: хоть и шпик. Чернов, а уж очень противно быть доказчиком. Юркнул Петр Три Пункта за бочки с тертой сажей, притаился. Чернов, что-то бормоча, вышел через открытую настежь дверь наборной на двор и, посмотрев из-под руки, закричал:

— Я тебе докажу, собачий сын!

Петька выбрался потихоньку из-за бочек и проскользнул назад, в наборную. Дверь в клетку была открыта. Три Пункта, вбежал туда и спрятался за ящиком. Скоро Три Пункта услыхал шарканье ног, Чернова по асфальтовому полу. Старик вернулся, затворил дверь клетки, повесил замок, вынул из кармана ключ, замкнул дверь и, что-то бормоча, ушел. Три Пункта слышал, как затворилась дверь на двор, загремел засов. В мастерской темно и тихо. Чуть рассветает. Из крана четко капает вода. Отбивает маятник. В макулатуре шуршат, пищат, возятся и шлепаются, прыгая на пол, крысы. На соборной колокольне ударил колокол к заутрене. Три Пункта заглянул в окно на двор. Чернов стоял у двери, сняв картуз, смотрел на небо и крестился; потом он накрылся, постоял, понурив голову, пошел было, вернулся к двери, потоптался…

Снова загремел засов.

Три Пункта спрятался за ящик, прижимая рукой сердце: оно, казалось, хотело выпрыгнуть через горло из его груди.

Удерживая дыхание, мальчишка слушал шарканье Чернова. Старик повозился с чем-то и направился к двери клетки, чиркнул спичкой. Три Пункта подумал, что старик догадался и вернулся его искать. Мальчишка метнулся испуганной крысой по клетке и снова за ящик: больше спрятаться негде.

Чернов открыл дверь, вошел в клетку. Три Пункта услыхал:

— Я тебе докажу!

Мальчишка увидал, что прятаться напрасно, приподнялся, чтобы ударить старика в грудь головой и убежать. Но Чернов прошел, не видя ничего, мимо ящика и встал, кряхтя, на скамейку первого линотипа; Три Пункта увидал в руке Чернова давешнюю склянку. Старик перекрестился и приподнял крышку магазина.

Три Пункта свистнул, прыгнул к старику, сбил его со скамьи ударом головы в живот, схватил склянку с кислотой; брызнула, ладони обожгло огнем. Чернов не выпускал бутылки. И мальчик и старик повалились на пол. Хрустнуло разбитое стекло. Три Пункта вскочил и кинулся к крану, — обливать руки, лицо и грудь водой. Ладони были в пузырях. Потом мальчишка бросился назад с ведром воды к Чернову. Старик стонал, валяясь и корчась на полу. На платье у него были от кислоты красные пятна. Три Пункта думал — кровь и окатил Чернова водой; побежал в конторку метранпажа к телефону; найдя в книжке номер скорой помощи, позвонил и вызвал санитарную карету.

Скорая помощь прибыла не скоро. Двери в типографию были открыты настежь. В клетке, около линотипа, подняли в беспамятстве Чернова, жестоко обожженного кислотой; на полу у телефона, скорчившись в углу, привалился тоже без памяти Три Пункта — он прижал обожженные руки к груди. Истлевшая от кислоты рубашка на груди была разорвана, сожженная грудь исцарапана ногтями…

Мальчика и старика свезли в больницу… Лежали они рядом в одной палате.

Когда Петька очнулся, Чернов повернул к нему голову и заговорил примиренно:

— Петюшка! Ты на меня не держи зла. Прости. А если помнишь насчет чертика, то это я тебе наврал, что он там в машине живет, мохнатый. Там чорта я не видал. Машина — Машина и есть. Это я тебя напугать хотел.

— Нашел чем пугать! Ладно уж — коли сам себя наказал, лежи да думай.

Ожоги от кислоты заживают медленно. Три Пункта выписался раньше Чернова. У мальчишки остались на ладонях и запястьях белые пятна и рубцы. Старик захирел от ожогов, и хотя вернулся на работу (судебное дело по просьбе хозяина типографии погасили), но все прихварывал и скоро умер. Я тогда уже уехал в Москву и до последней встречи ничего не знал о судьбе Трех Пунктов…