Сергей Григорьев - Зуёк Койзмэн и кок Асей

— Нет.

— Пойдем, мальчик.

Джимми и Томми ушли.

После этого разговора через пять минут обнаружилось, что у правой машины перестал работать воздушный насос. Держаться в море в шторм при работе одного левого винта судно не могло. Ближайший норвежский порт Киркенес — более десяти часов ходу. Чиниться в море в такую бешеную качку нельзя. Поднявшись вверх, механик доложил все это Джонни сухо и спокойно.

В море — "по тиши ветер, по ветру тишь".

Не успел зуёк Кузьма и "первый спень заспать", как проснулся от привычного толчка сапогом в бок. Он уж и спал согнувшись, чтобы удар сапога так не пришелся в причинное место. Скинув одеяло с головы, Кузьма продрал глаза, дивясь перемене. Дерево шняки вставлено на свое место, в бабку. Прапор на кончике мачты, сделанный из распластанного крыла морского попугая, трепещет перьями. Вода зажила: поет, покрылась пеной. "Закипела в море пена, будет ветру перемена". На встоке небо чернетью затянуло. И корщик забухмарился.

— Крутой ветер падет с пылью! Слышь, атва кричит…

Над шнякой вились и кричали атвы — буревестники седого океана. "Атва белью пройдет, бухмарь беть [11] Бейдевинд, попутный ветер. наведет". Все приметы слагались за то, что скоро грянет шторм с полночи… Потому-то и разбудили зуйка — хоть по правилам промысла ему и не полагалось "тряску трясти" — вытягивать снасть из воды.

— Ладно зенки пялить, надевай тяглы — приказал ему Бодряной.

Весельщик был уж в веслах, тяглец втихомолку ругал корщика:

— В коево еретика в самую выть тряску трясти! Аюкла проклятой! [12] Аюкла — лапландский бес. Тяни ты, зуй!

Кузьма надел тяглы и вдвоем с тяглецом взялся подтягивать шняку к кубасу, который размахивал флажком, прыгая с волны на волну.

— Ишь ты, архангельской! — вслух бранил тяглеца корщик: выть обронить боишься. Только бы вам исть! Верно говорят: город архангельской, а народ дьявольской!

Вода была в ту пору прибылая. Вдоль берега с заката на веток катилась приливная волна, а ей навстречу завязывался нордовый ветер. Течение сильнее ветра, и весельщику приходилось трудно: стиснув и оскалив зубы, он греб подергой — короткими ударами рук, почти не нагибаясь и не откидываясь… Вынули голоменный кубас и якорь — пошла бечева яруса с крючьями. Кузьма увидел в бутылочно-зеленой с кипенью поверх воде сначала белое смутное пягно, потом оно всплывало, яснело — вьется рыба платом на крюке. "Палтусок попался", — сказал Кузьма корщику. Вдруг мелькнула в глубине серая тень, рвануло из рук бечеву, и палтуса как не было…

— Акула пришла! — крикнул корщику тяглец, показывая ему обрывок снасти без крючка…

— С чего это, андели! Одна беда, видать, не живет! Побезтужыесь, земнородные!..

Корщик с беспокойством оглянулся. Ветер засвистал о дерево шняки. С полуночи по морю быстро катилась темной стеной бухмарь. Солнце померкло. Вмиг налетев, бухмарь поседела, побелела и обдала пловцов секучей острой пылью: нельзя было понять, что это — снег иль дождь, иль брызги с волн.

— Кинь грести! Вынимай!

Гребец сложил весла и кинулся помогать тяглецу и зуйку вынимать ярус. И тяглец и зуёк были уже мокры от дождя и брызг. Волна крутела. Ветер срывал верхушки волн и ошметками кидал в шняку.

— Андели христовых родителей, взводнище-то какой! В силу выботать. Земнородные, побезтужьтесь! — кричал Бодряной.

Ярус выбирали тяглец и весельщик и кидали в лодку, не снимая с крючьев рыбы. Зуёк выкачивал лотком из лодки воду.

— Бросать ярус надо! — крикнул кор-щику гребец, — гляди: волны идут парусами…

— Я те брошу, алырник! Не твой ярус-то, так покинуть в окияне!

Корщик замахнулся издали на покрученников, поискал вокруг себя батога иль полена, но ничем достать работников не мог и вместо них ударил кулаком по голове зуйка.

— Ах ты, адожной, о брюхе тольки и думаешь! Ярус-от не твой?!.

— Ты, поди, покланяйся сам, старый дьявол, — кричал тяглец, не переставая сгибаться и разгибаться враз с весельщиком, перехватывая снасть…

Кузьма плакал, упав на борт головой.

— Чего бырдашь! — закричал на него кортик. — В море слезы ронишь, — али вморе соли мало. Качай воду, окоем проклятой.

Кузьма стал опять выплескивать воду. Руки его закоченели, — рукавицы были полны водой.

Шняка прыгала с волны на вал Летели густые хлопья снегу, облипая судно…

— Гляди, конец ей, братцы… — обрадованно крикнул корщик покрученникам.

И будто бы по слову корщика оборвался шквал. Бухмарь уносилась к юго-востоку сначала седой, потом черной и на краю моря синей стеной. Блеснуло солнце. Открылась даль.

Тяглец с весельщиком вынули последний кубас и береговой якорь. Кормовая кладь шняки была полна под снегом, средь запутанных снастей рыбами — они еще били плесками.

Шквал прошел, и хоть волны становились круче, но шли грядой. Корщик привел лодейку к ветру, и перестало заливать…

— Гляди, братцы, никак и асеи от взводня в нашу губу идут. Что с ними содеялось такова?

Корщик указал: на правом траверсе — курсом на зюйд шел черный двухмачтовый тралер, дым у него был загнут вперед по ходу длинной лентой…

— Попадка нам будет, братцы, трудная. Поднатужьтесь, други милые, человеки земнородные! — поощрял корщик севших в весла рядом на гребной банке тяглеца и весельщика… Шняку мчало ветром и волнами к материку. Тралер пропал из виду. Черные, запягненные снегом утесы разом всплыли пред рыбаками из взбаламученного моря в грозной россыпи прибоя.

Гребцы выбивались из сил. Корщик трафил попасть в свою губу [13] Узкий извилистый залив — то же, что фьорд. , минуя "поливухи" — подводные камни у входа. Самых камней не было видно, но там, где они, волны взбивало в облака брызг и пены. Зуёк Кузьма вцепился в борт окоченелыми пальцами и ждал, что будет. Надвигался черный каменный берег. Напрасно корщик взывал "Побезтужьтесь, братцы", — ветер, с воем отпрянув от прямых стен пахт, гнал шняку неудержимо к закату: вода пошла на убыль; под берегом была толчея стоячих волн; чтобы не опрокинуло судно, корщик повернул к ветру. "Молись, братцы, богу — пришел последний час!" — крикнул он товарищам. Гребцы бросили грести. Кузьма, как шняка повернула по ветру, очутился лицом к морю и увидал, что давешний тралер снова идет теперь встречным курсом, отыскивая вход фьорда. Зуёк хотел крикнуть и не мог, оторвал насильно застывшую руку от борта и вяло махнул ею в сторону моря. Корщик взглянул туда, размотал с шеи шарф и стал им махать…

— Маши, братцы, може "асеи" нас вызволят. Самим не выботать.