Евгений Лесников - Призыву по возрасту не подлежит

Потом они долго сидели в коридоре, тихо разговаривали, перебивая друг друга. Лева сказал, что от мамы никаких вестей, и Димка не посмел рассказать, как он встретился с Эмилией Наумовной в тот страшный день: пускай Лева живет без боли, пускай дарит людям радость своей музыкой. Может, мать его еще найдется.

Они вспоминали Мишку, Ваську, Юльку-воровку и тихие мирные улочки родного города.

Простились сердечно. Решили писать друг другу и никогда друг друга не забывать. К Виолетте Леву не пустили: он постоял у полуоткрытой двери и, прощаясь с Димкой, попросил:

— Если что — сообщи!

— Ничего не сообщу! — разозлился Димка. — Будет жить! Будет!

Виолетту отправляли в тыловой далекий госпиталь. Когда Димка вышел во двор, девушка уже лежала на повозке, закутанная в одеяло. Димка продавил в сене ямку, положил туда пакет с яблоками и пирожками: их принесла белобрысенькая девчонка по имени Катя.

— Вот, дорога дальняя, поешь, — сказал он.

Повозка качнулась; это ездовой взобрался на передок, взял вожжи.

Виолетта подала Димке руку, и он нежно сжал ее, погладил тонкие пальцы.

— Знаешь, не хочу я в Сибирь, — прошептала Виолетта. — Хочу к девчатам, в свою часть. Если приедут наши, скажи: вернется Виолетта! Запомнишь?

— Запомню, — кивнул Димка.

— Слезай! — сказал ездовой, и повозка тронулась.

Димке было трудно идти, но он старался не отставать.

— Погодите! — попросила Виолетта, и когда ездовой с недовольным видом остановил повозку, девушка подождала Димку, схватила его рукой за голову, притянула к своему лицу, крепко поцеловала в губы. Глаза ее были полны слез.

Повозка опять тронулась, загромыхала по булыжникам прифронтового городка, Димка стоял, махал рукой и что-то беззвучно шептал.

Теперь он остался совсем один, и если бы не Леночка, которая привязалась к нему, как к брату, жизнь его стала бы совсем невыносимой. Только и ее отправили куда-то в далекий тыл: нечего делать ребенку в армейском госпитале, в двух шагах от фронта.

И Димка заметался. Все чаще и чаще видел он во сне «своих»: доброго и спокойного старшину Вивтоненко, ласковую санитарку Дину, порывистого, горячего лейтенанта Евдокимова. Только путь на фронт ему заказан, неодолимым барьером стоят перед ним слова воинских начальников: «Призыву по возрасту не подлежит!»

— Когда же меня выпишут? — все чаще и чаще спрашивал он у Веры Федоровны, у Маши, даже у девчонки Кати, но тех словно пугал этот Димкин вопрос: спешили перевести разговор на другое, отмолчаться.

А однажды Вера Федоровна прямо сказала:

— Слушай, а что, если отправить тебя в тыл? Чего тебе здесь делать, возле фронта?

— Нет! — упрямо тряхнул головой Димка. — Там — Сталинград! Мой дом! Мои родные! Куда мне ехать?!

Потом была строгая комиссия, вопросы, вопросы… «Как самочувствие? Бывают ли головные боли? Тошнота? Головокружение?»

Бывают! И тошнота у Димки случается, и головокружение. Правда, не так часто, как раньше, но бывают. Но если еще полежит он недельку-другую на чистых простынках, да в четырех стенах, да на манной каше, то не такие еще головокружения будут! Волком взвоет Димка!

— Ну, молодой человек! — улыбнулась после комиссии Вера Федоровна. — Долго ты у нас не задержишься!

— Вот и хорошо! — сумрачно ответил Димка.

— А куда ты потом? — осторожно спросила врач, и Димка пожал плечами:

— К своим!

А где те «свои», на каком фронте, в каком доме держат оборону?..

Понурый, сумрачный, вышел Димка во двор, посмотрел кругом и почувствовал вдруг головокружение и сердцебиение: у тополя стоял и говорил с главным врачом лейтенант Евдокимов. Рядом с ним — старшина Вивтоненко!

— Товарищи!.. — голос у Димки сорвался, он протянул руки и почувствовал, как схватили его крепкие лапы, затискали:

— Живой! Вот герой ты наш! Жив-здоров! Ах ты юнга, юнга!..

— Здрасте, товарищ лейтенант! И вы здравствуйте, товарищ старшина! А как мой Васька? Живой? — сразу и про все хотел спросить задыхающийся от счастья мальчишка.

— Живой твой Васька! Живой! А как ты-то? Поправился? Как голова? Не тошнит? Тебя в халате и не узнать! А Виолетта? Где она?

— Да вы сядьте где-нибудь, — улыбнулся главврач. — Чего на ходу-то!

И они уселись. Накрепко. На целых три часа, отпущенных лейтенанту на это свидание. Димка забывал жевать яблоко — слушал, отвечал, улыбался.

— Знаю про Леночку, — вздыхал лейтенант. — Вот не застал! Жалко! Какая она? А?

И слушал жадно каждое Димкино слово, и улыбался, и мрачнел. А потом сказал искренне и просто:

— Вместо сына ты мне теперь, Димка! Точно!

— Это верно, — крутил усы довольный старшина. — Это так!

И глаза его застилал туман.

— А если так, — прищурился Димка, — берите с собой! Чего мне тут ошиваться!

Евдокимов быстро взглянул на старшину, тот крякнул в кулак.

— Понимаешь, какое дело, юнга, некуда к нам-то. Мы — на бронекатер, на Волгу. В самое пекло. А тебе, парень, самый раз в тыл.

— Спасибо! — Губы Димки задрожали от обиды. — Васька там, дерется, а я — в тыл! Хорош сын моряка! Да что мне потом говорить-то Ваське?! И Мишке! И маме, если… вернется… «Юнга, юнга»… Вот и возьмите юнгой!

— А что, — кашлянул старшина, — товарищ лейтенант… Сигнальщиком или еще кем? А?

Димка благодарно взглянул на его скуластое, усатое, такое милое лицо и с надеждой повернулся к Евдокимову.

— Это, конечно, идея, — задумался Евдокимов, — возраст?

— Сколько мальчишек моложе меня — и воюют! — вскричал Димка. — Вон у нас в госпитале двое лежат!

И осекся: строго взглянул на него лейтенант Евдокимов:

— Не дело это, юнга: мальчишки и в госпитале!

— Но ведь война, товарищ лейтенант! Сами же меня в комсомол принимали! Или это так, для шутки, а? Вы скажите прямо! Для шутки?!

— С этим не шутят, юнга! — встал Евдокимов. — Ждать меня и ничего не предпринимать! Ясно?

— Ясно, ясно! — засмеялся Вивтоненко, подмигивая Димке.

— Что с тобой? — подозрительно спросила Димку медсестра Маша, когда он, лихо проехав по перилам лестницы, остановился перед ней. — Заболел?

— Наоборот! — отдуваясь, весело сказал Димка. — Выздоровел!

Хотел рассказать про Евдокимова, но воздержался: кто знает, что можно, а что нельзя болтать врачам и медицинским сестрам, — возьмут да и задержат еще на неделю-другую. А Димке задерживаться никак нельзя. Вести из Сталинграда идут радостные: немецкое наступление захлебнулось. А значит, недалек день, когда начнется наше наступление! Не-ет, время не ждет!

«Братцы, началось! — сообщили как-то раненые, только что прибывшие с передовой. — С северной части выбили гада! С «Красного Октября» — вышибли! Теперь громят на тракторном!»

Попробуй усиди на месте после таких вестей! Димка целыми днями пропадал во дворе, смотрел на дорогу, ждал, ждал Евдокимова. А Евдокимов явился неожиданно перед обедом, возбужденный, с горячими глазами.