Владимир Коротеев - Дети лихолетья

Болтики из рук ребят летели в ящики еще быстрее. Шурка весело насвистывал «Тачанку». Наконец, где-то через час, все до единого болтика были перебраны, братья собрались уходить. Подошел старшина, смотря на ящики, сказал:

— Спасибо, ребятки. Будете писать отцу на фронт, так прямо и напишите: помогали летчикам отремонтировать боевую машину, заслужили благодарность от командира. Завтра, детки, этот истребитель идет вновь в бой.

Вовка от гордости покраснел, Шурка, улыбнувшись, сказал:

— Ну, уж и помогли…

— Помогли еще как! — ответил дядя Вася. — Жалко вот благодарность вам вписать некуда. Документов нет у вас никаких.

Он посмотрел на мешок, что держал Шурка, спросил:

— Вы, никак, за дровами шли? Вот что: там за ангаром вчера сарай для горючего строили. Щепок много осталось. Идите, наберите.

Ребята собрали быстро полмешка щепок, резко пахнущих свежей сосновой древесиной, смолой, капельки которой запеклись прозрачно на некоторых щепках.

— Глянь, Шуренок, Зюзя! — вскрикнул Вовка.

Шурка оглянулся: сзади него стоял невесть откуда взявшийся мальчишка с большой камышовой сумкой — зимбилем (так называли здесь плетеные сумки). Он учился вместе с Шуркой в пятом классе. Звали его Мишка, но прилипло прозвище по фамилии — Зюзин. Только вчера он дразнил и обзывал братьев всякими обидными словами. Когда же Шурка и Вовка погнались за ним, скоренько укатил от них на коньках.

— Попался?! — сказал Шурка, медленно подходя к Мишке.

С желтизной, как у кота, круглые, выпуклые глаза Зюзи боязливо забегали. Он отступал назад, виновато улыбаясь:

— Я мириться пришел, ребята…

— После всего мириться? Да? — наступал Шурка.

Вовка, усевшись на мешок, ехидно подтрунивал:

— Ишь какой! Наподдай ему, Шуренок. По морде его! Чтоб знал, как обзываться. Клопом меня назвал. Дай ему, дай!

— Не буду больше дразниться, — нагнув голову, промямлил Мишка. — Можно мне щепки собрать? Дома морозище, холодно — жуть!

Шурка остановился, смотрел на беззащитного «врага».

— Бери уж.

— Ух ты! — рассерженно сказал Вовка брату. — Зюзя ведь обманывает. Знаешь ведь его.

Вскочил с мешка, пнул его ногой зло, пошел к селу. Шурка, взвалив тяжелые щепки в мешке на плечо, тоже побрел. Затем обернулся, бросил Мишке:

— Будешь дразниться, получишь в ухо. Понял?

…Мишка Зюзин жил с матерью в таком же опечке, как и Игнатьевы. Но Зюзины эвакуировались из Сталинграда месяцем раньше, до того, как город начали массированно бомбить. Добирались они сюда не пешком, а на машине, поэтому привезли с собой кое-какое имущество, одежду.

— Зюзины богатей нас живут, — рассказывал Вовка, когда однажды побывал у них.

Ходил он к ним просить соль. Мишкина мать, полная женщина, дала Вовке щепотку, но отвернувшись, сердито пробуркала:

— Понаехали тут всякие, ничего своего за душой не имеют…

После этого Игнатьевы к Зюзиным никогда больше не ходили.

…Дорогой Вовка долго молчал, насупившись. Затем выдал брату:

— Зря ты Зюзе по морде не надавал… И щепки зря разрешил собрать.

— Не жадничай… У них ведь холодно дома, как и у нас.

— Я не жадный! — чуть не вскричал Вовка. — Зюзя — вот кто жмот. Помнишь, осенью нашел он обойму патронов. Пять штук! Новеньких! Как я выпрашивал у него?! Дал хоть один? Фигу!

— Да оба вы жадные, — снисходительно ответил Шурка.

— Добрый какой нашелся!

И тут же Вовка побежал к зданию поссовета. На стене висел огромный плакат.

— Шуренок, иди сюда!

На плакате красноармеец острым штыком насквозь пронзал похожего на паука фашиста. «Смерть фашистским захватчикам!» — гласила крупная красная подпись внизу плаката.

— У-у-у, гад какой! — с ненавистью ткнул кулаком Вовка в фашиста. — Такой вот и Зою Космодемьянскую повесил.

— Мы его сейчас тоже повесим, — сказал старший брат, сбросив мешок на снег. Он достал из кармана огрызок карандаша, ловко пририсовал на шее фашиста петлю.

— Вот так ему!

Далее им встретилась колонна красноармейцев. Командир подал команду: «Запевай!»

Грянула известная каждому советскому человеку песня:

Ее, эту песню, передавали каждый день по радио. Своего у Игнатьевых, да и у других жителей, не было. Собирались в центре села, где на столбе висел большой квадратный репродуктор. Слушали сводки Информбюро, передачи.

— Эх, мне бы винтовку, — вздохнул Вовка, глядя вслед удалявшимся бойцам Красной Армии.

— Винтовку? Тебе?! — насмешливо откликнулся Шурка. — Да ты и не подымешь ее. А если выстрелишь, тебя так толкнет прикладом — на километр улетишь.

— Сам сначала стрельни, потом говори. Задаешься, Шуренок, больно! — Вовка с трудом взвалил мешок на плечо. — Теперь я понесу, понял? А то ишь: Вовка все маленький…

Он, шатаясь под тяжестью, засеменил к дому.

— Упадешь, — засмеялся Шурка.

Но Вовка упрямо дотащил мешок, протиснулся в дверь, гордо сбросил его у печурки, вздохнул глубоко, снял шапку, по-взрослому рукой вытер капельки пота со лба.

— Отдохни, сынок, устал, измучился, мой помощничек, — засуетилась мама.

Шурка улыбнулся:

— Еще бы не измучиться: почти половину пути нес.

Вовка, напыщенный от удовольствия, возразил:

— Ну, уж так и половину…

— Будем готовить обед, — сказал Шурка, разжигая щепки в печурке. — Вовка, живо кастрюлю!

Суп Шурка варил сам. Дело простое: насыпал в кипящую воду пшена, сушеного картофеля, щепотку соли — и пусть себе варится. Печурка была маленькая: еле примостились на ней кастрюлька и чайник. Пока вода грелась, Шурка скомандовал:

— Теперь давай уроки делать.

Сели за скрипучий маленький столик, тетради, учебники достали. Тетрадями трудно было назвать то, в чем они упражнялись по русскому языку, по арифметике: листочки желтой оберточной бумаги были сшиты по одному из краев черными нитками.

Вовка сидел за столом в пальтишке, он все не мог отогреться. Решив несколько примеров, отодвинул тетрадь. Прошептал:

— Шуренок, я есть хочу, мочи нет.

— Подождешь. Еще не кипит.

Вовка огорченно вздохнул. Он взял ложку, нетерпеливо стал чертить ею по крышке стола.

Наконец вода закипела, Шурка заправил суп.

— Не могу больше ждать, — чуть не хныкал Вовка.

— Что ты ноешь? Не сварилось еще.

Мама молчала, продолжала вязать носок, смахивая незаметно для детей слезу.

Шурка достал три алюминиевые миски. Вовка уже убрал со стола учебники, тетради, сидел в нетерпении с ложкой, сжимая напряженно ее в кулачке. Первую миску с супом Шурка поставил маме, присевшей к столу. Она отодвинула ее Вовке, который, не отрываясь, смотрел голодными глазами на варево. Но он пересилил себя, решительно двигая миску к маме.