Владимир Коротеев - Дети лихолетья

— Поняли, что нам нужно делать, чтобы поскорей победить фашистов? — и, не дожидаясь ответа, объявил: — Собирать металлолом надо. Понятно?

— Чего его собирать? — возразил Вовка. — Вон сколько его валяется. Бери и делай.

— А кто же его брать будет? — спросил Шурка. — Сталевару сталь варить нужно, а не железки бегать собирать по городу.

Мишка тут же предложил:

— Давайте на целый танк насобираем. Вот будет здорово! А когда его построят, чтобы наши фамилии написали на башне.

Из школы Сережка пошел на фабрику-кухню. Она помещалась в подвале сгоревшей столовой.

— Что сегодня дают? — спросил он, заглядывая в раздаточное окошко.

— Котлеты жареные, — насмешливо проговорил мальчишка лет десяти, стоявший самым последним.

Сережка обернулся и узнал своего одноклассника Кольку Савенкова.

— Здорово, Сова. Чем это так вкусно пахнет, а? — спросил Сережка.

— Это суп пшенный и пирожки с капустой. Во наедимся! — усмехаясь, провел ладонью по шее Сова.

Но Сережка, как всегда, не наелся. Чашки супа с тонким ломтиком хлеба мало. Пирожок он не стал есть, только понюхал, да два раза лизнул его поджаренный бочок и бережно положил в карман шинели для сестренки. Размахивая шапкой, он направился домой, но тут его окликнул Сова.

— Ты чего?

— Да, знаешь, шамать хочется. Не наелся. Пойдем на базар потолкаемся. Может, сшибем чего, а?

— Не-е, — помотал головой Сережка, — мне домой надо.

— Ну, как хочешь, — разочарованно сказал Сова. — А то я недавно там целого леща сушеного нашел на прилавке.

Сережка недоверчиво улыбнулся.

— Нашел… Утащил небось…

— Ну и утащил, — признался Сова. — А ты бы удержался? У тетки этих лещей целый мешок был.

— Воровство это, — сказал Сережка.

Сова сдвинул на глаза кепку, озадаченно почесал затылок и неуверенно проговорил:

— Ну, уж и воровство. Рыбку одну…

— Все равно воровство.

— И пускай, — небрежно махнул рукой Сова. — Если бы я у бедной какой тетки утащил. Знаешь, она какая толстенная! Пойдем?

— Нет. А вот твоя мать узнает, выпорет. Ты лучше завтра приходи в школу металлолом на танк собирать. Придешь?

— Не знаю. Захочется, так приду.

По дороге домой Сережка перебирал в памяти события сегодняшнего утра. Он улыбнулся, когда вспомнил новых друзей — Вовку, Шурку, Мишку, весело засвистел и сунул руки в карманы. Но в правом кармане рука натолкнулась на пирожок, и он сразу перестал свистеть, стал грустным. Брови озабоченно сдвинулись. «Сварил дедушка суп или нет? Если не сварил, значит, Светланка голодная, — беспокойно думал он, ускоряя шаги. — Дров я ему приготовил, воды принес…»

Светланка сидела у ворот на скамейке и баюкала самодельную куклу. Куклу эту ей вырезал он из обыкновенной палки. Но разрисованная, с приклеенными волосами из мочалки, она очень нравилась Светланке. Увидев приближающегося брага, она радостно замахала руками и побежала навстречу.

— Сережа! — закричала она. — Я тебя жду, жду!

Он подхватил на руки легкую, как пушинка, сестренку и сказал:

— Я тебе гостинчик принес. Вот, — протянул ей румяный пирожок.

— Ой, какой вкусный! — воскликнула Светланка, с жадностью кусая пирожок. — Я так кушать хочу!

— Суп дедушка варил?

— Нет, — помотала головой Светланка. — Дедушка воду разлил. Принести не может. Ножки болят.

Василий Иванович, Сережкин дедушка, сидел на крыльце ветхого деревянного дома с покосившейся крышей и задумчиво вертел в руках развернутое письмо. Он был в старых подшитых валенках и в старом овчинном полушубке. Шапка с вытершимся мехом лежала рядом.

— От кого письмо, деда? — спросил Сережка.

Василий Иванович поднял голову. В его голубых глазах, почти таких же, как у Сережки и Светланки, но только чуть выцветших, засветился теплый огонек. Он пригладил на голове редкие седые волосы и негромко сказал:

— Опять же от них.

Внуки сели у ног дедушки. Василий Иванович опять погладил свои волосы, виновато поморгал глазами, отчего сморщилось все его сухонькое лицо, и стал рассказывать:

— Видишь, дело-то какое, внучек. Совсем уж хворый я. И скажи ведь, привязалась хвороба не вовремя. Такие вы оба малые еще.

— Ну, деда, какой же я малый? — не согласился Сережка.

Василий Иванович вздохнул и свернул письмо.

— Из исполкому письмо, — сказал он, помедлил и пояснил: — Предлагают они из-за хворобы моей определить меня в инвалидный дом, а вас отдать в детский дом. Вот, — Василий Иванович вздохнул и торопливо добавил: — Только я от вас никуда не пойду. И в детский дом вас не отдам.

— Правильно, деда! — горячо отозвался Сережка. — Какой же ты инвалид? Ты еще ого! А что ноги болят, так я и сам могу все делать. Ты сиди и отдыхай. Вот я сейчас вам суп сварю.

Он вскочил и побежал в дом. Оттуда выбежал с пустым ведром и помчался в глубину двора к колодцу.

Разгрузка барж закончилась только к утру. Александр Васильевич поднялся на крутой берег и с высоты еще раз посмотрел на Волгу. Громадная самоходная баржа, освобожденная от груза, с прощальными гудками отчаливала от временной пристани. Вдоль узкой прибрежной полосы стояли десятки новых тяжеловесных станков, упакованных в большие деревянные ящики.

Александр Васильевич достал из кармана шинели платок, вытер им потное лицо и руки.

Мимо него молча проходили рабочие. Всю ночь он вместе с ними разгружал оборудование для завода.

— Товарищ Иванов! — окликнул он проходившего мимо мастера восстановительного участка.

— Слушаю вас, товарищ Игнатьев, — тот остановился, разгладил седые усы, достал кисет с табаком. — Закуривайте.

— С удовольствием бы, да не могу. Легкое немец продырявил. Побаливает еще грудь.

— Так что же вы надрывались с нами?

— А вы? Вам ведь шестьдесят два года!

— Да что же делать. Война. Завод поднимать надо.

— Да. Завод надо поднимать, — задумчиво повторил Александр Васильевич и попросил: — Петр Анисимович, пожалуйста, передайте распоряжение, чтобы рабочим сейчас выдали дополнительно по банке мясных консервов. Зюзину передайте. А я отлучусь. Семья, понимаете, вчера вечером вернулась из эвакуации.

— Поезжайте, поезжайте, Александр Васильевич, — Петр Анисимович раскурил самокрутку. — Эка, счастье-то у вас какое.

…Братья сидели на скамейке около своего дома и разглядывали найденные Вовкой в школе немецкие гильзы, когда из-за угла переулка появился высокий военный в офицерской шинели.

Шурка мельком глянул на него и замер. Но через секунду он с громким криком: «Папка!» — вскочил и, роняя под ноги гильзы, бросился к отцу.

— Папочка! — вслед ему жалобно вскрикнул Вовка и, спотыкаясь, помчался за братом.

Они повисли у отца на плечах и, перебивая друг друга, пытались рассказать ему сразу обо всем, что они пережили и узнали за время разлуки с ним.