Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Вот именно! – подхватил Клаус. – Дерево – это гибрид, его яблоки горчат оттого, что содержат хрен!

– Если мы съедим яблоко, – сказала Вайолет, – яд грибка будет нейтрализован.

– Гендрев, – согласилась Солнышко каркающим голосом. Она слезла с коленей старших и, отчаянно задыхаясь, поползла к дыре в корнях.

Клаус попробовал пойти за ней, но, когда встал, голова у него так закружилась, что ему пришлось опять сесть и сжать кулаками гудящую голову. Вайолет мучительно закашлялась и схватила брата за руку.

– Пойдем, – исступленно просипела она.

Клаус покачал головой.

– Я не уверен, что мы доберемся до яблок, – сказал он.

Солнышко потянулась к дыре, но скорчилась на полу от сильной боли.

– В ящик? – спросила она тихим, слабым голосом.

– Мы не можем умереть здесь. – Голос Вайолет был еле слышен, младшие брат с сестрой с трудом уловили ее слова. – Наши родители спасли нам жизнь именно в этом самом помещении много лет назад и даже не знали об этом.

– Тумургла, – произнесла Солнышко, но, прежде чем брат и сестра успели спросить, что она имеет в виду, все услышали какой-то новый звук, тихий и непонятный, шедший из-под корней яблони, которую их родители давным-давно скрестили с хреном.

Звук был свистящий, похожий на шуршание сухой травы, но на самом деле такой свист или шипение издает паровоз, когда останавливается и выпускает пар, или публика, просидевшая весь вечер на спектакле Аль Функута. Бодлеры были в таком отчаянии, так перепуганы, что на миг решили, будто это медузообразный мицелий празднует победу над тремя отравленными детьми или даже испаряются их надежды. Однако то не был звук испаряющейся надежды или празднующего победу гриба и, к счастью, не звук паровозного гудка или изъявления недовольства театральной публики – подобным явлениям ослабшие Бодлеры не смогли бы противостоять. Нет, свистящий звук исходил от одного из немногих обитателей этого острова, чья история насчитывала не одно кораблекрушение, а два, и, возможно, из-за своей горестной судьбы этот обитатель сочувствовал горестной истории Бодлеров, хотя, в общем-то, трудно сказать, в какой мере может испытывать сочувствие пресмыкающееся, пусть и вполне дружелюбное. Я не отваживаюсь пускаться в серьезные исследования этого вопроса, а жизнь моего единственного друга- герпетолога закончилась довольно давно, поэтому, что думала данная змея, скользя к детям, остается подробностью их истории, которая может так и остаться неизвестной. Но даже и без этой невыясненной детали совершенно ясно, что произошло. Змея проскользнула в отверстие между корнями яблони, и, что бы она ни думала, судя по свистящему звуку, проходившему между сжатыми зубами рептилии, было совершенно ясно, что Невероятно смертоносная гадюка предлагает бодлеровским сиротам яблоко.

Хорошо известен, хотя и необъясним тот факт, что кусок яблока, откушенный первым, всегда самый вкусный, потому-то героиня одной книжки, гораздо более пригодной для чтения, чем эта, полдня проводит, откусывая по одному куску от каждого яблока, а у нее их целый мешок. Однако даже эта анархичная маленькая девочка (слово «анархичная» здесь означает «любящая яблоки») никогда не испытывала такого блаженства от первого куска яблока, какое испытали бодлеровские сироты после первого куска яблока с дерева, которое их родители скрестили с хреном. Яблоко оказалось не таким горьким, как ожидали дети, но хрен придавал соку свежесть и остроту, каким бывает воздух зимним утром. Однако главным достоинством яблока, принесенного Невероятно смертоносной гадюкой, было, конечно, его незамедлительное воздействие на ядовитые грибы, разрастающиеся у детей внутри. С того момента, как зубы Бодлеров вонзились в яблоко – сперва зубы Вайолет, потом Клауса, а затем Солнышка, – стебельки и шапочки медузообразного мицелия начали съеживаться, за какие-то минуты все признаки наводящего ужас гриба пропали и дети начали дышать легко и свободно. Бодлеры радостно обняли друг друга и вдруг принялись смеяться – нередкая реакция людей, чудом избежавших смерти. Змея как будто тоже смеялась, хотя, возможно, ей просто нравилось, что младшая Бодлер чешет ей за ушком, скрытым под чешуей.

– Надо каждому съесть еще по яблоку, – сказала, вставая, Вайолет, – чтобы уж как следует пропитаться хреном.

– И надо набрать яблок побольше, чтобы хватило на всех островитян, – напомнил Клаус. – Они, наверное, в таком же отчаянии, в каком были мы.

– Большая кастрюля, – проговорила Солнышко, направляясь к свисавшей с потолка сетке с утварью.

Змея помогла девочке снять громадную металлическую кастрюлю, куда могло войти очень много яблок и в которой и в самом деле в прежние годы в изобилии варили яблочное пюре.

– Вы оба собирайте яблоки, – сказала Вайолет, направляясь к перископу. – А я пока проверю, как там Кит Сникет. Прибрежную отмель, наверное, начало уже заливать, Кит может испугаться.

– Надеюсь, она избежала медузообразного мицелия, – сказал Клаус. – Страшно подумать, какой вред он мог бы нанести ребенку.

– Страз, – выпалила Солнышко, имея в виду что-то вроде «надо скорее спасать ее».

– Островитянам сейчас хуже, чем ей, – возразил Клаус. – Прежде всего надо идти в палатку к Ишмаэлю, а потом уже спасать Кит.

Вайолет заглянула в перископ, и лицо ее помрачнело.

– Не нужно идти в палатку к Ишмаэлю, – проговорила она. – Нужно набрать в кастрюлю яблок и поскорее бежать на прибрежную отмель.

– Почему ты так считаешь? – спросил Клаус.

– Они отплывают, – ответила Вайолет, и, к сожалению, это была правда.

В перископ старшая Бодлер разглядела очертания большой лодки и фигуры отравленных пассажиров, толкавших лодку вдоль отмели в сторону книжного плота, на котором по-прежнему лежала Кит Сникет. Дети по очереди заглянули в перископ, а потом посмотрели друг на друга. Они понимали, что должны спешить, но не могли сдвинуться с места, им словно не хотелось продвигаться дальше и продолжать свою горестную историю или же не хотелось видеть, как завершается еще одна часть их истории.

Если вы дочитали бодлеровскую хронику до этого места – а я решительно надеюсь, что не дочитали, – то вы знаете, что мы дошли до тринадцатой главы тринадцатого тома этой горестной истории и что конец близок, хотя глава эта так растянута, что, возможно, вы и не доберетесь до конца. Впрочем, быть может, вы еще не знаете, что такое конец. Слово «конец» подразумевает окончание истории или заключительный момент какого-то свершения, например секретного задания или бóльшей части какого-то исследования, и этот тринадцатый том и в самом деле завершает мое исследование обстоятельств жизни Бодлеров. Оно потребовало всяческих розысков, множества секретных операций, а также стараний целого ряда моих сотрудников – от водителя троллейбуса до эксперта по скрещиванию растений, а также множества мастеров по ремонту пишущих машинок. Однако нельзя утверждать, что книга «Конец» содержит конец бодлеровской истории, равно как и утверждать, будто бы книга «Скверное начало» содержит ее начало. История детей Бодлер началась задолго до того ужасного дня на Брайни-Бич, и понадобился бы еще целый том хроники, повествующей о том, как дети родились, и как их родители поженились, и кто играл на скрипке в ресторане при свете свечей, когда родители Бодлеров в первый раз заметили друг друга, и что было спрятано внутри скрипки, и каково было детство человека, который сделал сиротой девочку, спрятавшую это нечто в скрипку, но даже и тогда нельзя было бы сказать, что бодлеровская история уже началась, поскольку понадобилось бы узнать про чаепитие в квартире в пентхаусе и про пекаря, который испек булочки, поданные к чаю, и про его помощника, который тайком засунул в тесто некий ингредиент через очень узкую дренажную трубу, и про то, как одна хитрая особа из волонтеров создала иллюзию пожара, просто надев некое платье и прыгая по кухне, и даже тогда начало истории оставалось бы таким же далеким, каким далеким было кораблекрушение, выбросившее Бодлеров-родителей на прибрежную отмель, с которой собирались сейчас отплыть островитяне. Собственно, можно сказать, что ни одна история фактически не имеет начала и ни одна история фактически не имеет конца, ибо все людские истории в мире перемешаны подобно предметам в чащобе, все подробности и тайны нагромождены друг на друга, поэтому вся история, от начала до конца, зависит от того, как на нее посмотреть. Можно было бы даже сказать, что мир всегда находится в medias res – латинское выражение, означающее «в гуще всего» или же «посреди повествования», – и невозможно ни разгадать окончательно тайну, ни отыскать корень всех бед. И таким образом, повесть «Конец» на самом деле есть середина истории, поскольку многие из персонажей этой книги будут жить еще долго после окончания тринадцатой главы и даже еще дольше, когда начнется новая история, ибо в конце тринадцатой главы на свет появляется новое дитя. Однако посреди событий невозможно пребывать вечно. Приходится рано или поздно признать, что конец не за горами. И действительно, конец «Конца» очень близок, поэтому на вашем месте я бы не стал дочитывать «Конец» до конца; он, правда, является концом отъявленного злодея, но также и концом храброй и благородной волонтерки, сестры своих братьев, и концом пребывания на острове колонистов, уплывающих с прибрежной отмели. Конец «Конца» содержит все эти концы, и тут ничего не зависит от того, как на это посмотреть, так что лучше для вас будет перестать смотреть на «Конец» до наступления конца «Конца» и бросить читать «Конец» до того, как дочитаете до конца, поскольку все истории, которые заканчиваются в «Конце», а начались в «Скверном начале», начинают теперь заканчиваться.