Фрида Нильсон - Тонкий меч

— Нам разрешили вернуться домой, — сказал я. — Готова ли лодка?

Ответом мне стала тишина. Потом один из хильдинов открыл рот и произнес только одно слово:

— Скоро.

Мы услыхали голоса, доносившиеся из-за ворот. Там что-то кричали и переругивались. Кто-то громко сказал, что узел негодный, надо быстро сбегать и все исправить.

Темнота сгущалась, на небе стали загораться звезды. Белая сверкающая пыль рассыпалась по черному небесному бархату.

Но вот снова послышались голоса по ту сторону ворот. Тут же натянулись огромные цепи, а потом ворота ожили и, вздрогнув, двинулись вверх. Четыре здоровенных хильдина медленно ходили вокруг подъемника — мы увидели их, когда ворота немного приподнялись.

Наконец нас впустили в поселок. В нос нам ударили запахи навоза и дыма. Семилла наступила в гнилую картофельную ботву, и ей пришлось остановиться у чьего-то крыльца, чтобы счистить с ног вонючую грязь. Это был типичный для Хирна дом, один из многих точно таких же. Стены сложены из кирпичей и выкрашенных красной краской бревен, крыша устлана мхом.

— Вам туда, — указал направление один из хильдинов.

Идти было недалеко. Вскоре мы уже добрались до гавани, где пахло не навозом, а полевыми колокольчиками. В черных липких лужах стояли печи для варки смолы.

Тут же во всем своем великолепии покачивалась на волнах лодка Господина Смерть. Уключины позолочены, борта украшены цветами, мечами и масками хильдинов. На веслах сидели гребцы, им не терпелось скорее выйти в море. Поднятый на мачте парус слегка трепетал. А рядом был привязан ялик Палмгрена! Как хорошо, что о нем не забыли! Ведь Палмгрен в своем ялике души не чает и наверняка будет рад получить его обратно.

Держась за руки, мы с Семиллой взошли по трапу. Только представьте — тридцать два весла! И тридцать два сильных гребца, которые наконец доставят нас домой. Плавание пройдет успешно — можно не сомневаться.

У левого борта я увидел знакомую фигуру в простой коричневой куртке. Огромную и толстую, как бочка. Бедная мама Трине, подумал я. Но ничего, скоро она вновь увидит своего сыночка.

Почему бы не поговорить с ней немного? Я выпустил руку Семиллы, подошел и осторожно дотронулся до ее плеча. Мама Трине удивилась, но, кажется, не разозлилась. Ее лицо показалось мне похожим на бледную узловатую морковь.

— Я только хотел передать, что Трине скоро вернется домой, — сказал я. — И его папа тоже. И Тялве.

Она кивнула и мрачно хрюкнула.

— Я подумал, может, вы захотите это узнать, — продолжил я. — Вдруг вы волновались?

Она снова хрюкнула. А я-то ожидал, что мать Трине обрадуется моим словам… Может, она считает, что я глупый? Или невежливый?

— Меня вообще-то зовут Саша, — сказал я и протянул руку.

Тут в ее маленьких синих глазках сверкнула веселая искорка.

— Я знаю, — ответила она и пожала мою руку. — Мы все знаем, как тебя зовут. Ты тот, кто приплыл с другой стороны на маленьком ялике, — добавила мама Трине. — Твое имя мы никогда не забудем.

Она улыбнулась так широко, что я увидел белые и острые клыки у нее во рту. Какая же она была отвратительная, просто жуткая! Но Трине Копытач считал ее самой красивой. И его папа и старший брат наверняка тоже. Так и должно быть, думал я, возвращаясь на корму, где меня ждала Семилла. Здесь лежало много блестящих тюфяков и подушек, чтобы путешественник мог уютно устроиться во время плавания.

Без Капитана Копытача на борту некому оказалось выкрикивать команды. Поэтому мама Трине набрала в грудь побольше воздуха и рявкнула:

— Отдать швартовы!

Хильдины послушно исполнили приказ, а рулевой начал разворачивать лодку в открытое море. На это потребовалось время, но вот гребцы гаркнули:

— Хи-хо!

И лодка понеслась вперед.

Море теперь было черным и гладким. Я сидел на коленях у Семиллы, вдыхал свежий ветер и чувствовал, как ее спутанные волосы щекотали мне шею. Слышался лишь плеск весел.

Но море недолго оставалось спокойным. Налетел ветер и вспенил волны. Они становились все выше и выше. Когда они поднялись совсем высоко, я прижался к Семилле и пожаловался:

— Мама, меня укачало!

А она ответила:

— Приляг, я тебя обниму.

Я так и сделал. Лег на перину и почувствовал, как ее тонкие мягкие руки обняли мое тело. Она глубоко вздохнула, и не успели мы и слова сказать, как оба заснули.

Когда я снова открыл глаза, то увидел, что лежу на сером, согретом солнцем причале. Шершавые доски немного кололи щеку. У самого моего носа сидела стрекоза. Как только я поднял голову, она взлетела и исчезла.

Синее море блестело, ветер осторожно взбивал белую пену. Я сел. На одном из столбов на гвозде висела коса Палмгрена. Его ялик был прочно привязан двумя узлами, не обычными, которые вязал сам Палмгрен, а весьма запутанными — такие вязали хильдины.

Семилла лежала рядом со мной на причале. Но она больше не была Семиллой — пока мы плыли по бурному морю, к ней вернулось прежнее имя. Оно вырвалось у меня само, когда меня совсем укачало. Произносить его с непривычки было странно. Но ничего, привыкну.

Только вот почему она лежит неподвижно? Дышит ли? А что, если Брутус сшил у нее внутри все наперекосяк и теперь она не поправится? Я похолодел от ужаса. Принялся трясти ее. Она вздохнула, протяжно и с удовольствием, как человек, пробудившийся от долгого ночного сна. Попыталась открыть глаза, но не смогла из-за слишком яркого солнца.

— Мы на суше? — спросила она.

— Да, на суше. Ты… хорошо себя чувствуешь?

Она прикрыла лицо ладонью, посмотрела на меня и, рассмеявшись, ответила:

— Лучше не бывает!

Я обнял ее за шею и тоже рассмеялся. Мне показалось, что солнечное тепло проникло в меня до самых костей.

Мы поднялись и пошли по дороге к дому. Куски тортов, похоже, остались в уплывшей лодке, но не беда. Я мечтал об обычном домашнем бутерброде. И вообще обо всем простом и привычном. Я обрадовался, увидев обычных шмелей среди лютиков в канаве. И обычных муравьев на обочине дороги, и обычную паутину в траве. А вот пролетела бабочка-лимонница, тоже самая обычная!

Вдруг я вспомнил: как там посланница Господина Смерть? Я сунул руку в карман, достал латунную шкатулку и осторожно открыл крышку. Да, отчаянное дрожание крыльев прекратилось. Маленькое тельце лежало неподвижно. Голова, меньше булавочной головки, больше ни о чем не тревожилась. Посланница Господина Смерть обрела вечный покой. Я присел на корточки у края дороги и выкопал ямку деревянным мечом. Пока нас не было, пролилось немало дождей, так что земля сделалась черная и мягкая. Я положил шкатулку с посланницей в ямку и засыпал ее, а потом мы с мамой пошли дальше, рука в руке.

— Я тут подумал, — начал я, — теперь мы знаем, что никто не может умереть в Царстве Смерти. Значит, на нашей стороне может умереть каждый. И Господин Смерть, выходит, тоже? Представь, что ему понадобится забрать кого-то с верхнего этажа, и он споткнется на лестнице, упадет и сломает шею…