Олег Орлов - Штурман с «Альбатроса»

Как вы должны помнить, Вадим хотел стать военным моряком. Так и получилось. После школы он поступил в военно-морское училище. В редакцию теперь от Вадима приходили только поздравительные открытки к праздникам.

Но как-то осенью и сам он зашел — навестить. Он вырос, возмужал, на рукаве его форменки блестели три золотые лычки-галочки, а это означало, что учится Володя на третьем курсе. Был он все так же очень серьезен и не очень разговорчив. В руках его были бумаги, свернутые трубочкой.

— Это что? — спрашиваю у него. — Очерк?

— Как вам сказать… — отвечает Вадим. — Только помните ли вы тот рассказ, про Ленина? Как его ребята на елку приглашали?

— Конечно, — говорю, — помню: Ленин не смог приехать…

— Ага. И вы еще сказали: «Самое интересное — узнать, почему не смог?» Так вот. В свой летний отпуск я решил поработать. Весь отпуск потратил, но кое-что узнал.

И дает мне бумаги. Я начал читать.

«День 31 декабря 1918 года у Владимира Ильича начался рано, потому что дел было много. Для всей страны это было трудное и суровое время. Республика Советов сражалась в кольце фронтов. Не было хлеба — голодали люди, не было угля — стояли паровозы. С юга шел Деникин, с севера — англичане-интервенты, с востока — Колчак, на Украине — немцы…

Может быть, это был самый трудный год в истории молодого Советского государства. А Ленин должен был думать обо всем…

В то утро на столе его ждали письма и телеграммы.

Их было много, и нужно было решать: что сделать в первую очередь?

Письма и телеграммы были разные. Железнодорожники города Воронежа жаловались, что у них зарплата почему-то меньше, чем у железнодорожников Москвы. Просили разобраться.

В Суздальском уезде у кого-то незаконно реквизировали хлеб.

Реввоенсовет Республики телеграфировал о нехватке медикаментов на Южном фронте.

А спичечной фабрике «Сфинкс» требовались деньги «на содержание и действие…».

На всех бумагах Владимир Ильич писал: «Отвечено 31.XII», или: «В архив», или: «На повестку дня в Совет Народных Комиссаров».

А что касается спичечной фабрики «Сфинкс», то Ленин подписал постановление: ассигновать два миллиона восемьсот восемьдесят шесть тысяч рублей… И не подумайте, что это не было важным — обыкновенные спички! И в спичках была тоже нужда! Порой одну спичку на четыре части расщепляли и зажигали четыре раза. Спичка стоила дорого. Солдаты в окопах, те даже без спичек обходились — огнивом пользовались, как в старину, а в деревнях вспомнили о лучине. Вот какое время было.

Потом Ленину принесли из библиотеки книжку, которую он давно хотел прочесть. И хоть книжка была не толстая и Ленин умел читать быстро — сразу по нескольку слов и даже строчек, — ему понадобилось время. Да еще на страницах книги он делал отметки.

Закончив читать, он написал секретарю записку с просьбой перепечатать помеченные им места, а книгу вернуть.

Потом Ленин принимал людей с разными просьбами и неотложными делами. И все это ему нужно было решить быстро, сегодня же, тотчас.

Потом Ленин попросил секретаря, чтобы его не беспокоили, и сел писать статью для газеты «Правда».

Совсем близко к полуночи Ленин почувствовал, как сильно он устал за этот день. А ведь он еще не совсем оправился от раны: несколько месяцев назад на заводе Михельсона в него стреляли враги…

Часы в кабинете пробили одиннадцать ударов. Еще немного — и наступит Новый год.

Ленин встал из-за стола и подошел к окну. Это был его короткий отдых.

За окном мигала огоньками предновогодняя Москва. Какой она будет через пять лет? Через десять? Через двадцать?

Ленин умел отдыхать быстро, и уже через несколько минут он снова сидел за письменным столом и работал.

В этот день 1918 года было очень уж много неотложных дел. Вот почему он так и не смог выбрать время и приехать на елку».

— Отлично! — сказал я Вадиму. — Вот теперь-то мы все и напечатаем.

Вадим стал морским офицером. А мне он недавно написал: «Мечтал я служить на флоте — и служу. Но теперь мои горизонты, если так можно сказать, расширились, и хотелось бы мне со временем сделаться морским историком. Помните мои первые поиски и архивные изыскания? С тех пор мне и полюбилось это дело — рыться в старинных документах, в книгах, беседовать со знающими людьми. Хочу со временем сам писать книги о флоте. И чем больше узнаю о нашей славной морской истории, тем больше думаю: и тысячи книг о ней написать — все будет мало… Разве нет?»

Я все о мальчишках да о мальчишках… А что же, для девчонок и моря нет?

Ох, если бы вы знали, сколько приходит в «Морскую газету» писем от этих самых девчонок…

Все они хотят стать непременно капитанами! Как женщина-капитан Анна Ивановна Щетинина!

Вопрос этот, надо сказать, сложный. И отвечать приходится этим девчонкам по-разному.

Ну прежде всего, что не обязательно быть только капитанами, есть же на море и другие интересные профессии — порой даже и самые необычные. Плавают, к примеру, на научно-исследовательских судах и женщины-биологи, и женщины-физики, и женщины-математики. Многие ходили и в кругосветные плавания!

А радисты? А буфетчицы? А повара?

Когда читаю такие письма, вспоминаю три истории про девочек, которые стали моряками. Расскажу их и вам. Но про штурмана пока подождите…

В Ленинграде меня познакомили с Тамарой Ивановной Кирилловой.

Это была уже пожилая женщина, и была она несколько лет как на пенсии. Жизнь прожила очень интересную. Пятьдесят лет назад решила стать моряком. Девятнадцати лет ушла в свой первый рейс уборщицей — была такая должность в тридцатые годы на судне. Через два года она уже была матросом первого класса.

В 1933 году Тамара работала на теплоходе «Смольный». На подходе к ночному городу Гамбургу на «Смольный» затребовали лоцмана.

Старый разговорчивый немец в потертой кожаной кепочке ловко поднялся на мостик и огляделся. У штурвала стояла Тамара.

— Где вахтенный матрос? — спросил лоцман капитана.

Тот кивнул на девушку.

— Мой бог, — сказал лоцман. — Я провожу корабли к Гамбургу уже тридцать лет. Я не имел претензий от капитанов и фирм. Русские решили пошутить со старым лоцманом? Фрау на руле. Да мы столкнемся с первым же встречным лихтером, или сядем на банку Птичьей отмели, или произойдет еще что-нибудь скверное… Я добропорядочный немец. Я дорожу своей репутацией…

И еще много чего он говорил.

А Тамара Кириллова стояла у штурвала и ждала лоцманских указаний.

— Я не поведу ваш теплоход, пока мне не дадут настоящего рулевого, — сказал лоцман.