Владимир Алеников - Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

Васечкин попятился, но не удержался и упал. Объятый страхом, он тотчас же вскочил и сломя голову бросился по коридору, загребая ластами воздух. Один такой гребок зацепил портьеру, которая с грохотом полетела с окна и накрыла обалдевшего Васечкина с головой.

Двери обеих спален распахнулись. Мальчишки и девчонки посыпались в коридор, поднимая страшную суматоху.

Никто ничего не понимал.

Яблочкина, выбежав последней, стояла позади всех и зябко куталась в простыню.

Упавшая портьера вдруг зашевелилась и позвала:

— Яблочкина!

— А-а-а! — закричала Яблочкина и, как испуганное привидение, помчалась вон из дома.

Васечкин выбрался из-под портьеры и помчался за девочкой, пытаясь криками «Стой! Стой!» остановить ее.

Но не тут-то было. Яблочкина во всю мочь летела по темной аллее.

Васечкин бросился ей наперерез.

— Стой, Яблочкина! — взмолился он, вырастая перед ней из-за кустов.

Яблочкина оцепенела. Васечкин миролюбиво, успокаивающе поднял руки с ластами. Его лицо в лунном свете блестело, как один стеклянный глаз.

Яблочкина задрожала.

— А-а-а! — закричала она и что было сил припустила вперед. Васечкин остался один и сразу же вспомнил про чудовище. Где оно? Вдруг послышался нарастающий топот. Вне себя от ужаса Васечкин прыгнул в кусты и, продравшись сквозь них, уткнулся в пьедестал без скульптуры.

Решение пришло мгновенно. Васечкин вскарабкался на пьедестал и замер, притворяясь изваянием. От страха он зажмурился и открыл глаза, лишь когда топот промчался и стих.

Васечкин облегченно перевел дух, глянул вниз и, едва не заорав, чуть было не свалился с пьедестала.

Прямо на него укоризненно смотрело большое белое лицо поверженного наземь гипсового дискобола.

Васечкину стало совсем не по себе. Не решаясь спрыгнуть на землю, он беспомощно оглянулся.

— Ты чего там делаешь, Васечкин? — заставил его вздрогнуть голос Маши Старцевой, которая с интересом рассматривала его снизу. — Ты зачем туда залез?

Васечкин не ответил.

— Тебе что, Васечкин, страшно? — догадалась Маша.

Васечкин кивнул.

— Мне тоже страшно, — призналась Маша — Все как с ума посходили, кричат, бегут. Я и тебя испугалась. Что это, думаю, за чудище стоит?

— Правда? — спросил Васечкин. — Я и хотел всех напугать.

— Зачем же людей пугать? — сказала Маша — Это нехорошо. Себе же хуже будет. — И протянула Васечкину руку. — Ну ладно, слезай, Васечкин, не бойся.

Васечкин снял ласты и спрыгнул вниз.

Держась за руки, они тихо пошли по темной аллее. А по лагерю то там, то тут еще долго слышались топот и вопли носившихся друг за другом мальчишек и девчонок…

Когда я жил в Голливуде, напротив моего окна росла пальма. На верхушке ее, как на трибуне, периодически появлялась белка и, зорко оглядев окрестности маленькими глазками, стремительно улетучивалась. Через какое-то время на том же месте опять происходило небольшое шевеление, и появлялась черная крысиная мордочка, с любопытством озирающаяся по сторонам. Затем крыса разворачивалась в другую сторону, демонстрируя мне свешивающийся вдоль ствола длинный голый хвост, потом хвост медленно исчезал, и на пальме наступало временное затишье. Поначалу меня это очень удивляло — крыса на пальме, я даже думал, что это такой особый вид — пальмовая крыса; оказалось, нет, самая что ни на есть обыкновенная. Пальма, крыса и белка — так соединились вроде бы несовместимые на первый взгляд понятия. Рушились старые стереотипы, происходила переоценка ценностей, и все бо́льшую реальность обретал казавшийся поначалу столь призрачным мир, в котором я теперь живу.

Все явственней проступали его очертания сквозь марево калифорнийской жары, все меньше удивляла меня его парадоксальность, хотя совсем не реагировать на нее я все еще не мог. Так, катаясь однажды верхом в Гриффит-парке, я наслаждался одиночеством и полным отрывом от цивилизации, давая волю своему воображению, услужливо перенесшему меня в восемнадцатый век, как вдруг был совершенно поражен видом несущегося мне навстречу всадника, который, мчась во весь опор, одновременно оживленно обсуждал какие-то финансовые дела по беспроволочному карманному телефону.

Я привыкал к новым правилам игры и отвыкал от старых, однако чем дальше в историю удалялась от меня моя прошлая жизнь, тем бо́льшую потребность чувствовал я поведать хотя бы о некоторых происходивших со мной событиях, ибо в них как в зеркале отражались гримасы прежней системы. К тому же со временем многое забывается, память покрывается коррозией, искажающей подлинность случившегося, а есть вещи, которые, по моему убеждению, надо помнить.

Именно поэтому в один прекрасный голливудский вечер я и постарался подробно вспомнить события почти пятнадцатилетней давности. Кинематографисты редко меряют свою жизнь прожитыми годами — как правило, снятыми фильмами. Никто из нас не скажет — «это было в таком-то году», мы скажем — «это было во время съемок такой-то картины». Так вот, история, которую я хочу рассказать, произошла со мной по окончании съемок фильмов о приключениях ставшей впоследствии знаменитой троицы — Петрова, Васечкина и красавицы Маши.

Фильмы «Приключения Петрова и Васечкина. Обыкновенные и невероятные» и «Каникулы Петрова и Васечкина. Обыкновенные и невероятные» я снимал на Одесской киностудии по заказу Гостелерадио СССР. Это довольно важная информация для понимания происходившего. Дело в том, что фильмы в ту пору, а было это в 1983 году, полновластно принадлежали одной из двух монополий — либо Госкино, либо Гостелерадио, независимо от того, на какой студии они снимались. Фильмы, делавшиеся по заказу Гостелерадио, вся страна возила сдавать в московское телевизионное объединение «Экран» директором которого был тогда довольно беззлобный, но подневольный и весьма боязливый человек Борис Михайлович Хессин. Именно он и давал окончательную оценку представленной картине — оценку, от которой зависели как экранная судьба фильма, так и гонорары его создателей.