Михаил Жестев - Лето без каникул

— Ну, как участок? Хорош? — спросил он, здороваясь с Романовым.

— Редкий по нашим местам, — ответил Игнат.

— Это второй стогектарный контур. С этой земли много можно взять. И возьмем, Игнат Романович!

— Да так ли, Иван Трофимович?

— Я серьезно. И большой у меня на тебя расчет.

— А какой именно?

— Самый большой. Кто сюда всю зиму возил навоз и запахал его? Ты! А кто пар пашет? Опять же ты. Вот и составляй свое звено. Ну, к примеру, будет вас три тракториста. Ты, Игорь, еще кого-нибудь из ребят дадим. И пропашник подкинем. Чем не звено? И не просто звено, а на шесть лет звено!

Игнат закурил.

— Так, так! Вот какие времена! Хозяйствуй на колхозной земле. Звено на шесть лет! Заманчиво. Шутка сказать — стать хозяином. Тогда верно, можно все наперед рассчитывать: и работу, и урожай, и заработки. — Он поднялся, поставил на платформу валявшееся в канаве брезентовое ведро, словно этот беспорядок отвлекал, мешал думать, и, вернувшись к обочине поля, сказал Русакову: — Звено — оно, конечно, вещь хорошая. Только, Иван Трофимович, вдруг да на рожон налетим?

— Это на какой рожон?

— Известно какой, — ответил Игнат, — начальственный! Иль впервые тебе. Ведь вот, к примеру, возьми меня и начальника управления. Я ему свое — про звено, а он мне свое — насчет плана; начнется со спору, а чем кончится? Подомнет он меня. Прав не прав, а он, так сказать, государственные интересы по своей должности справляет, и на то поставлен, чтобы я эти интересы не нарушал. Кому больше веры? Да ему прежде всего! И как начнется у нас с ним заваруха, и как начнет он на меня со всей своей государственной силой давить, разом и сомнет.

— Надо бороться, Игнат Романович. Правду свою отстаивать. И повыше начальники, чем наши из управления, со своих мест слетали.

— Знаю. Это верно! Только бороться с несправедливым начальством мы не мастаки. Так сказать, не в привычке это. Не то робеем, не то себе дороже выходит. С давних пор у нас эдакое представление: жила — она на правду выйдет, а ты эту жилу не тронь — всему свое время. Оно придет, и начальнику скажут: «Э, братец, да ты дурак, ты не на своем месте, давай-ка вылетай на низшую должность!» Иль не так? Так! В точности!

— Так как, звено берешь?

— А то как же! В лес ходить — неча волков бояться.

— Тогда, Игнат Романович, заходи вечером после работы в правление — и там мы оформим звено. Ты как, Шеломов, согласен быть в звене?

Игорь был сердит на Русакова и нехотя пробурчал:

— Мне все равно.

— Понятно. Не одобряешь? А ты найди в себе силы посмотреть правде в глаза. Боязно? А прикрываться высокими идеями и неволить людей не боязно?

Игорь стоял ошеломленный, не в силах возразить Русакову. Неужели Иван Трофимович намекает на его обман? Надо что-то делать. Прав Русаков… Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы Игнат вдруг не спросил:

— Послушай, Игорь, ты не болен ли?

— Голову ломит.

— И молчал. Иван Трофимович, прихвати парня. На нем лица нет.

— Только придется, Игорь, сначала заехать в Посад. А все из-за Яблочкиной. Написала заявление в райком, теперь вот надо доказывать, что белое есть белое и Посад не годится для молодежной бригады… Других дел у председателя ведь нет.

Игорь забрался в машину и с облегчением подумал: «Скорей бы домой! Забраться на чердак, остаться одному». А впрочем, Русаков ему не мешал. Он не приставал с расспросами, а в Посаде, где пришлось задержаться, разыскал фельдшерицу, та принесла Игорю каких-то таблеток от головной боли и даже устроила на отдых в чьем-то доме.

В Большие Пустоши возвращались уже под вечер. И вдруг у околицы Русаков дал тормоз и, остановив вездеход, направился к изгороди. Что он там заметил на огороде? Из любопытства Игорь тоже вышел из машины.

В огороде на пегой кобыле Володька Рюмахин окучивал картошку.

— На кого батрачишь, Володька? — возмущенно крикнул Игорь.

— Старушенция одна попросила.

— И трешницу посулила? — спросил Русаков.

— Угадали! Трешница на земле не валяется, а батя мой, бывало, мне говорил: «Ты, Владимир, на себя да на руки свои больше надейся, думай загодя, а промышляй сегодня». Ну, я и промышляю. Дровец привезти — пожалуйста, пусть только бригадир разрешит взять коня или трактор. Огород вскопать тоже могу. Хочешь лопатой, хочешь конной тягой. А работа, естественно, должна быть оплачена. Соответственно труду и по тарифу индивидуального хозяйства. Не бесплатно же обслуживать частный сектор.

— Трепло ты, Володька, — сказал Игорь.

— Ничуть. Мне деньги нужны для учебы. Ты пятерочник, тебе стипендия обеспечена, а что мне дадут за мои тройки? Значит, мне надо накопить. И я за два года накоплю. На все пять лет.

— Дровишками?

— Это чепуха! Ежели вы, Иван Трофимович, согласны со мной, я скоро перейду из мастеровых на обслуживание колхоза. Радио чинить требуется колхозу? Электромонтер нужен? Опять же телефонизация, водоснабжение и мелкий ремонт доильных аппаратов. Ну, и сверх того — частное обслуживание. За вызов плата и за ремонт тоже. По прейскуранту. Как в ателье! Семь часов общественному производству. Десять — обслуживанию на дому. В любой час дня и ночи. Сервис. И все законно. Батька правду мне сказал. Надейся на себя и на свои руки.

— А если мы твой сервис национализируем? — спросил Иван Трофимович. — Придется от колхоза обслуживать людей.

— Ничего не выйдет.

— А почему?

— Да потому, что мне в колхозе работы и так на смену хватит, а сверх того заставить ходить меня по домам вы, Иван Трофимович, не можете. Да и надо учесть опыт Америки, Иван Трофимович. Тоже не зазорно. Уж на что там всякий монополистический, непревзойденный финансовый капитал, а сервис этот самый на кустарной основе, на мелочишке живет, мелочишкой себя погоняет. Ну, а если вы против, я могу прекратить. Только прошу учесть: мне стипендии не будет, так что другого выхода нет. — И, тряхнув вожжами, тронул пегую кобылу вдоль борозды. — А ну, милая! Еще два загона, и шабаш.

Русаков посмотрел вслед Рюмахину и покачал головой.

— Предприимчивый парень.

— Халтурщик.

— А ему и верно другого выхода нет. Ведь за тройки стипендию не платят, а учиться охота. Вот он на свои медные и рассчитывает. Да к тому же, смотри, как добросовестно работает: и в колхозе и здесь, на частном поприще!

— Вы, значит, поощряете его?

— Поощрять не поощряю, но и ломать не буду.

— Но все-таки, Иван Трофимович, неудобно получается. Комсомолец он. Что о нас говорить будут? Да та же самая старушка, которой он будет примус чинить.

— Как раз старушка-то ничего плохого не скажет. А вот для молодежи не ахти какой пример.

— А вы его не назначайте монтером.

— Придется все-таки назначить. Лучше не найти, — рассмеялся Русаков. — Да и не требуется мне лучший. Я его по-своему заинтересую. Восемьдесят зарплата да плюс премии. С уговором: где что сделал, счет подай, но смотри, с людей ни копейки. Как узнаю, что оплату взял, — премию долой!