Рабиндранат Тагор - Свет и тени

В комнате, куда он вошел, вдоль стен стояли стеклянные шкафы, заставленные книгами в разноцветных переплетах. При виде их он почувствовал себя вторично освобожденным из тюрьмы. Эти красивые книги с золотым тиснением показались ему знакомыми украшенными драгоценными камнями воротами, за которыми скрывался мир счастья.

На столе что-то лежало. Наклонившись, близорукий Шошибушон увидел сломанную грифельную доску и на ней несколько старых тетрадок, истрепанный «Дхарапат», «Котхамалу» и «Махабхарату» Каширама Даса [43] Каширам Дас — бенгальский средневековый поэт, пересказавший на бенгальском языке древнеиндийский эпос «Махабхарата». .

На деревянной рамке грифельной доски чернилами были написаны почерком Шошибушона большие буквы: «Гирибала Деби». Это же имя было написано его почерком на тетрадях и книгах. Шошибушон понял, куда он попал. Сердце его забилось. Он посмотрел в открытое окно и что же увидел? Тот маленький дом с решетками на окнах, ту неровную деревенскую дорогу и ту маленькую девочку в полосатом сари… И свою спокойную, безмятежную жизнь тогда…

В той счастливой жизни не было ничего необыкновенного или исключительного: в незаметной работе, в маленьком счастье протекал день за днем, и среди незначительных событий его жизни на фоне его собственных занятий особенно выделялось обучение маленькой ученицы. Одинокая жизнь в домике на краю дороги, этот покой, это маленькое счастье, это маленькое личико маленькой девочки — все снова засияло перед ним, как недоступная, небесная мечта вне времени и места.

Картины и воспоминания тех дней, сливаясь со светом сегодняшнего грустного утра и нежным мотивом вишнуитской песни, звучали в его душе прекрасным, сияющим напевом. Печальное, гордое личико обиженной девочки, стоящей посреди грязной узкой дороги, пролегающей в джунглях, возникло перед его глазами, как прекрасный образ, созданный самим богом. Снова послышались жалобные звуки песни, и ему показалось, что на лице деревенской девочки отразилось безысходное горе всего мира. Закрыв лицо руками и опираясь локтями на стол, тетрадку и книги, он погрузился в воспоминания о тех днях.

Послышались легкие шаги. Молодой человек поднял голову. Перед ним, держа серебряный поднос с фруктами и сластями, в молчаливом ожидании стояла Гирибала. Он поднял голову, и Гирибала, в белом вдовьем сари без всяких украшений, опустилась перед ним на колени, низко склонив голову.

Когда вдова поднялась и с любовью посмотрела на измученного, исхудавшего Шошибушона, слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам.

Шошибушон попытался задать ей обычный вопрос о здоровье, но не мог выговорить ни слова. Слезы стояли в его горле — невыплаканные слезы, — и невысказанные слова застыли в сердце…

Толпа нищих паломников остановилась перед домом и запела, повторяя снова и снова:

1984

Кконцу дня буря разыгралась еще сильнее. Лил проливной дождь, гремел гром, сверкали молнии — казалось, в небесах шла ожесточенная война между богами и демонами. Словно знамена разрушения мира, мчались черные тучи. Мятежные волны с глухим рокотом плясали по всей шири Ганга, а огромные деревья в садах беспорядочно махали ветвями и со страшным стоном раскачивались из стороны в сторону.

В это самое время в одном из домов Чандернагора, в комнате с плотно закрытыми окнами, при свете лампы, на циновке у кровати сидели муж и жена и разговаривали.

— Вот поживем здесь еще немного, ты совсем поправишься, тогда и вернемся домой, — говорил Шорот-бабу [44] Бабу — господин. .

— Я уже вполне здорова, — возражала Киронмойи. — Не случится никакой беды, если мы поедем домой теперь же.

Каждый женатый человек, конечно, поймет, что этот разговор не был таким кратким, как я изложил, но, хотя проблема и не представлялась особенно сложной, спор ни на йоту не приближал ее разрешение. Разговор, подобно неуправляемой лодке, кружил на одном месте, и в конце концов появилась опасность, что поток слез захлестнет его.

— Доктор говорит, что тебе следует пожить здесь еще некоторое время, — продолжал Шорот.

— Ну конечно, твой доктор знает все!

— Во всяком случае, он знает, что сейчас повсюду свирепствуют разные болезни, и поэтому было бы благоразумнее провести в Чандернагоре еще месяц-другой.

— Да, здесь, по-видимому, люди и не предполагают, что такое болезнь! — отпарировала Кирон.

…Произошло следующее. Кирон пользовалась всеобщей симпатией домашних и соседей; даже свекровь любила ее. Поэтому, когда Кирон серьезно заболела и доктор рекомендовал переменить климат, ее муж и свекровь без колебаний оставили дом и дела и уехали в чужие места. Рассудительные деревенские философы были единодушны во мнении, что надеяться на выздоровление от перемены климата и поднимать такую суматоху ради жены — не что иное, как крайняя степень современной бесстыдной изнеженности.

— Разве до сих пор ни у кого жена тяжело не болела? Неужели там, куда Шорот решил отправиться, люди бессмертны и разве есть такая страна, где бы не исполнялись предначертания судьбы? — спрашивали они.

Но Шорот и его мать не прислушивались к этим разговорам, в то время жизнь милой их сердцу Кирон была для них дороже всей деревенской мудрости. Человек часто впадает в заблуждение, когда близкому существу угрожает беда.

Шорот поселился в Чандернагоре, в доме с большим садом, и Кирон выздоровела, хотя до сих пор еще не вполне окрепла. Ее осунувшееся лицо и ввалившиеся глаза вызывали сострадание; при взгляде на нее сжималось сердце и невольно думалось: с каким трудом победила она болезнь!

Однако молодая женщина страдала от скуки. Характер у нее был общительный и веселый, а на новом месте она не занималась ни хлопотами по хозяйству, ни разговорами с соседками, думать же целый день о своих недомоганиях она не любила. Ей надоело ежечасно отмерять лекарства, принимать их, соблюдать диету.

…Вот о чем спорили муж и жена в бурный вечер, плотно закрыв двери и окна своей комнаты.

До тех пор пока Кирон возражала, словесный поединок велся равными силами, но стоило ей чуть отвернуться от Шорота, понурить голову и замолчать, как несчастный, беспомощный супруг оказался обезоруженным. Он уже был готов признать свое поражение, как вдруг послышался крик слуги-носильщика.

Шорот встал и открыл дверь. Оказалось, что в реке затонула лодка и какой-то мальчик-брахман вплавь добрался до их сада.

При этом известии от самолюбивого упорства Кирон не осталось и следа. Она тотчас же достала для пострадавшего сухую одежду, согрела немного молока и велела позвать его в свои комнаты.