Валентин Глущенко - Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка

Деньга, пристрастившись к чему-нибудь, надолго оставался рабом своей привязанности. И так как увлечений хватало с избытком, он был оплетен ими, как паутиной.

— Хотите, ребята, картошкой угощу? — радостно предложил он и, не дождавшись ответа, пошел в кухню. Отвинтил тяжелую чугунную дверцу у голландской печи, перекидал на горячий под полтаза отборной картошки, аккуратно огреб золой и углями.

Мишка и Олег еще недостаточно знали друг друга и, оставшись с глазу на глаз, чувствовали себя скованно. Первым нарушил молчание Олег. Тихо насвистывая, забарабанил пальцами по столу. Мишка обратил внимание, что руки у него большие, но очень белые, очень чистые, а пальцы длинные и тонкие.

— Ну и скучища тут!..

Было непонятно, то ли самому себе говорил это Олег, то ли ему, Мишке, то ли просто для того, чтобы только не молчать. Мишка ничего не ответил. Тогда Олег повернулся к нему и спросил:

— Ты давно живешь в поселке?

Мишку удивил вопрос: «Давно ли? Даже спрашивать смешно!»

— Тринадцать лет.

— Фью!.. — сочувственно присвистнул Олег. — И все время тут и тут?

— Я в Апрельском родился.

— Да? Не завидую… А я считал: мы ровесники. Оказывается, я на год тебя старше. Но все равно ты должен бы учиться в шестом классе.

— Когда мне было семь лет, ребята ходили в Талую. У нас школу открыли только на следующий год. И хворь на меня в ту зиму навалилась: то свинкой заболею, то коклюшем, Так и пропал год.

— Тут заболеешь, — снова посочувствовал Олег.

— Нет, тогда уже неплохо было. Дома стали строить, из бараков переселять.

Олег засмеялся.

— «Неплохо было»! А тебе, брат, телевизор смотреть приходилось? — И, с улыбкой глядя на растерявшегося Мишку, сокрушенно покачал головой: — Это, брат, штука!.. Где-нибудь в театре идет спектакль или концерт, а ты сидишь дома и смотришь, как в кино. У нас был телевизор. Бабушке оставили.

— Он и в Москве жил! — ворвался в разговор Семен. — Расскажи, Олег!

— Москва что! Она на любителя. Мне Москва не нравится: очень шумно, простора мало. В Молдавии жилось лучше. Солнца хоть отбавляй, не то что эта морозилка. У нас своя «Победа» была, и виноградник при доме. А фруктов завались! Они там дешевле стоят, чем здесь картошка. Ни в жизнь бы оттуда не уехали, да у батьки что-то на работе стряслось… Да и по мне, на одном месте сидеть — хуже худшего. Путешествовать лучше — разные края, города… Всего насмотришься.

Мишка ничего не знал о солнечной Молдавии, а для Олега она была лишь небольшой частицей того, что ему довелось повидать.

Потом они ели печеную картошку с солью и со сливочным маслом, пили чай с мороженой брусникой. Семен и Мишка слушали, а Олег все рассказывал и рассказывал: о московских театрах и стадионах, о метро, о школах, в которых учеников больше, чем жителей во всем поселке Апрельском, о дворцах пионеров, о южных курортах… По его словам, он исколесил чуть ли не всю страну, жил во многих городах, бессчетно ездил на поездах и на пароходах, летал на самолетах.

Семен влюбленными глазами смотрел на Олега и открыто восторгался им. Да и как тут не восхищаться! Рассказа о том, как Олег научился подражать птицам у одного старика на Урале, было бы достаточно, чтобы покорить хоть кого. А таких рассказов у Олега имелся неисчерпаемый запас. Правда, о многом он судил иначе, чем Мишка. Апрельский ему не нравился. «Ну, да что поделаешь? Батьке тут хорошо платят. Согласился поехать на три года. Закончится срок договора — и „ту-ту!“. Поминай как звали!»

Когда вечер подсинил окна, Семен и Мишка проводили Олега до дому. И только захлопнулась за ним калитка, Семен низко склонился к Мишке, восторженно зачастил:

— Видал, какой парень! Я ему о тебе, знаешь, сколько порассказал!

Олег держался с Мишкой без особого фасона. Но восторженность Семена не нравилась Мишке. Ему стало обидно за себя, за то, что он, Мишка Демин, не видел ничего хорошего. Олег многое имел. Вот и сейчас у него есть фотоаппарат, а Мишка столько лет мечтает о фотоаппарате!.. Но главное не в этом, главное в другом. Раньше Мишка уважал себя, гордился тем, что живет в Апрельском со дня его основания. Олег наполнил его душу сомнениями. Что здесь хорошего? Ну, вырастет Мишка, станет механизатором, станет работать на лесопункте. Будут валиться на землю сосны, столетние кедры и лиственницы, будут урчать на лесосеках тракторы, будут каждую зиму подниматься на нижнем складе штабеля леса. И так из года в год. А где-то — большие города, большая, неведомая Мишке интересная и необыкновенная жизнь… Олег не останется в Апрельском, он знает, где лучше.

Вопреки ожиданиям Семена, который был счастлив, что знакомство состоялось, что наконец-то все уладилась и теперь, они начнут дружить трое, Мишка угрюмо буркнул:

— Знаем мы таких охотников за денежкой…

Длинный нос Семена как будто еще больше вытянулся и заострился, а глаза расширились от удивления:

— Ты что-то не понял! Ерунду городишь, Миньша!

— Все понял. Приехали сюда на готовенькое, да и то потому, что хорошо платят.

Семен недоуменно передернул плечами.

— Ну и что же? Что тут плохого? Всегда так было: рыба ищет, где глубже, человек — где лучше.

— «Рыба ищет, где глубже»! — передразнил Мишка. — Где ты таких мудростей набрался? Он-то небось сказал, что в Апрельском плохо.

Видя, что Мишка злится и насмехается над ним, Семен вспылил:

— Хочешь быть лучше других, да? Зависть тебя гложет, вот что!

— Меня? Зависть?!

Мишка рванул Семена на себя.

Четыре года они знали друг друга, четыре года дружили. И хотя Семен был старше и учился на класс старше, верховодил и задавал во всем тон Мишка. За четыре года случалось им ссориться, и Семен ни разу не выдерживал драк с Мишкой. Но сейчас он разозлился не на шутку: сгреб Мишку за ватник так, что затрещали пуговицы.

Несколько минут они молча топтались на снегу, дышали друг другу в лицо белым паром, тяжело сопели. Но тут мелькнуло у Мишки: «За что? Ведь и сам слушал Олега? А что плохого сделал мне Олег?» Он обмяк, потерял всякую охоту драться.

— Ладно, Семка, — примирительно сказал Мишка.

Семен разжал пальцы, но руки у него дрожали, и смотрел он исподлобья. Однако долго сердиться Семен Деньга не умел. Только-только успел перевести дыхание, только убедился, что Мишка жалеет о случившемся, как лицо его просветлело, и он рассмеялся нервным, прыгающим смехом.

Над ними ползла большая луна, окутанная оранжевым облаком, под ее лучами холодно поблескивали сугробы. Над нижним складом весело полыхало розовое зарево от множества электрических огней, и шум работы, доносившийся оттуда, к ночи становился громче, заметнее.

А на душе у Мишки почему-то так и осталась смутная тревога. Почему?..