Валентин Глущенко - Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка

— Жди меня здесь! — крикнул Мишка.

Изо всех сил оттолкнулся палками, сжался в комок и полетел навстречу ветру, навстречу стремительно несущимся на него редким кустам и деревьям, навстречу обрыву. Свист ветра, слепящий блеск снега… На мгновение он птицей повис в воздухе, как крылья, раскинул руки и закрыл глаза. Но лыжи удачно коснулись наста и вынесли его на середину реки.

Под ватником бешено колотилось сердце, дрожали ноги. Прыгнул с обрыва, да еще вечером! Ведь запросто мог разбиться, и костей бы не собрать.

И все-таки Мишка был горд собой.

— Э-ге-гей!.. — победно закричал он.

И молчаливые сверкающие дали откликнулись звонким эхом: «Э-ге-гей!..»

Мишке хотелось поскорее увидеть Нину, которая была свидетельницей, как он, сорвавшись с Лысой горы, взмыл над рекою.

Она ждала Мишку на вершине горы. При лунном свете глаза Нины казались очень черными и очень большими. В них еще держался страх, смешанный теперь с удивлением и восторгом. Шерстяной платок и вылезшая из-под него прядка волос покрылись инеем, пушистыми и серебряными стали брови и ресницы. И вся она была какой-то необычной, сияющей, как молоденькая ель в лунную морозную ночь.

— Я так испугалась!.. Тебя почти не было видно.

Только темное пятно и снег столбом! Ух, как ты летел!.. Я никогда бы так не сумела. Загри сперва кинулся за тобой, потом вернулся.

Мишка потрепал пса по загривку и усмехнулся.

— Он умный: понимает, куда не следует лезть. Загри, дай Нине лапу.

Пес вопросительно глянул на хозяина, переступил в нерешительности передними лапами, но все-таки протянул девочке правую лапу.

Мишку распирало великодушие.

— Хочешь покататься с горы? Не бойся, вниз не поедешь!

Он проложил новую лыжню поперек склона так, чтобы уклон был совсем незначительным.

— Теперь садись на палки и поезжай. Палки будут вместо тормозов.

Но как только лыжи покатились быстрей, Нина испугалась и опрокинулась набок.

Мишка помог ей выбраться из сугроба, отряхнуться.

— Чудачка какая! Трусишь и сама заваливаешься. Если тебя разносит, сильнее жми на палки, палки будут тормозить. Вот так!

Он сел на палки и медленно поехал по совсем пологой лыжне.

Второй раз у Нины получилось лучше, третий раз — еще лучше. Она оживилась, перестала смущаться. С Лысой горы Нина спускалась с его помощью — где лесенкой, где тормозя палками. А к концу совсем осмелела.

Когда они прощались, Нина по-мальчишечьи крепко пожала ему руку, как будто между ними всегда были вот такие непринужденные отношения.

— Я давно хотела с тобой подружиться. Только подступиться боялась. Ты ходил какой-то важный, сердитый. Про тебя девочки говорили, что ты всю технику на лесопункте изучил и самый первый драчун в школе.

Мишка только носом потянул, не зная, что ответить: откровенность Нины смутила и сбила его с толку.

— Лыжи у тебя никудышные, — проговорил он ни к селу, ни к городу. — Не лыжи, а доски. У меня отцовские лыжи, в дугу согнуть можно — не сломаются. Для тебя они, однако, будут тяжеловаты. Хочешь, дам тебе свои, маленькие?

Дома на печке Мишка долго лежал с открытыми глазами, закинув руки за голову. Необыкновенными представлялись ему и сегодняшний вечер и Нина Сергеева. К этой замкнутой девочке с немного грустными глазами, аккуратной и старательной, он относился ни хуже, ни лучше, чем к любой другой в школе. Внимания на нее не обращал и уж, конечно, не думал водиться с нею. А что заступился за нее и треснул Кешку Ривлина, так это просто так.

«Покатались на лыжах — и довольно об этом!» — решительно сказал себе Мишка и закрыл глаза.

Однако Нина не уходила. Стояла как живая перед ним — серебряный куржак на платке, на ресницах, и звезды отражаются в темных глазах.

Мишка перевернулся на другой бок и услышал звонкий смех Нины, увидел, как она обеими руками пожимает лапу черному Загри, а пес будто улыбается. Вот напасть так напасть!..

На следующий день Мишка вошел в класс нарочито строгий и насупленный. Нина оторвалась от книги, внимательно посмотрела на него и тихо произнесла:

— Здравствуй, Миша.

Мишка покраснел и пробормотал что-то невнятное.

В течение всего дня Мишка подозрительно оглядывался, не шушукаются ли в классе, не заметил ли кто-нибудь, как они поздоровались? И хотя на уроках, на переменах старался не смотреть на соседку, дома снова вспомнил и о ней и о своем обещании. Достал с чердака небольшие, очень легкие и гибкие самодельные лыжи, снял с распорок, натер мазью, крепко пришил оторвавшуюся пряжку на ремне. Лыжи смастерил отец, и они несколько лет верно служили Мишке. Но он ничуть не жалел, что расстается с ними. А вот передать лыжи — куда сложнее. Самому как будто неудобно. Послать сестренок — непременно спросят, зачем отдает, да еще потом расскажут матери.

— Вперед! За мной! — донесся из-за ограды воинственный клич.

Мишку осенило. Он вышел за ворота и подозвал брата Нины. Как можно более строже и равнодушнее сказал:

— Твоя сестра просила. Отнеси.

Валерка жадными глазами воззрился на тонкие, горбатенькие самоделки, не стал ни о чем расспрашивать. Схватил лыжи в охапку и поволок домой.

Через час Валерка постучался к Деминым и, когда Мишка открыл калитку, протянул ему записку:

— Сеструха велела передать.

— Вот еще!.. — недовольно проворчал Мишка и сунул сложенный вчетверо листочек в карман.

Развернул он записку в укромном уголке за сараем, словно боялся, что кто-нибудь может подсмотреть. А в ней было всего несколько слов: «Большое спасибо за лыжи! Если хочешь, в воскресенье, в четыре часа, поедем туда же».

В воскресенье с утра Мишка уже волновался. Сначала убеждал себя, что ему не очень и хочется ехать, нарочно придумывал разные дела. Но к трем часам его неудержимо потянуло из дому. Не дождавшись условленного часа, он ушел к Лысой горе и затеял отчаянные виражи на ее продутых и утрамбованных ветрами склонах. Ему казалось, что прошло много времени. Появились сомнения: не раздумала ли Нина? Мишка поднялся на вершину горы, стал всматриваться в снега, синие от близких сумерек. А увидел вдали черную движущуюся точку — вихрем понесся вниз.

— Теперь у меня лучше получается, да?

Нина, запыхавшись, бежала навстречу, переваливаясь с боку на бок. Однако на ногах она стояла тверже и палками дорогу не прощупывала. Мишка мог, не кривя душой, утвердительно кивнуть головой.

— Я за тобой заходила, а тебя уже не было дома. Я догадалась, что ты здесь.

Щеки Нины разрумянились, она улыбалась, и голос ее звенел от избытка радости.

— У тебя замечательные лыжи! Я на них, как на пружинах. И такие легкие, такие ходкие!

Нина усердно подражала Мишкиной походке, повторяя каждое его движение. Поэтому он еще больше подобрался и, чуть покачиваясь на ходу, красиво заскользил по укатанной лыжне.