Михаил Фарутин - В Зарницах

В тот день, когда Алёшка принёс тетёркины яйца, Ворона отбывала самое тяжёлое наказание: её посадили под бочку без корма и воды.

Подложил Алёшка под Ворону яйца и от радости ног под собой не чует. А нос задрал — куда там! С цыплятниками и разговаривать не хочет.

И ждать пришлось недолго. Дней через пять вылупились из яиц тетеревята. Точь-в-точь как цыплята: жёлтенькие, пушистые, с чуть заметной коричневой полоской на голове. Поприобсохли, пищат, есть просят. Ворона хлопочет, наверное, у неё голова кругом ходит. Нахохлилась, кричит: «Кво… кво… кво…» Долбит носом накрошенный творог, показывает: ешьте, ешьте. А тетеревята подняли кверху головки, раскрыли клювики и знай пищат: «Пиу, пиу…» — есть просят. Клевать и не думают.

Ребята собрались, завидуют Алёшке:

— Вот это птицевод! Что мы, цыплятники!

Ещё выше нос задрал парень. Руки в брюки, я не я.

А цыплята не клюют творог, не клюют и вкрутую сваренное измельчённое яйцо.

К вечеру погибло десять тетеревёнков, а к утру и остальные.

Пришёл Нифонт и с сердцем сказал:

— Выпороть бы тебя надо как следует, Алёшка! Такой выводок загубил. Поначалу их надо было кормить муравьиными яйцами да сырым мхом. Тоже мне птицевод!

Все говорят, что и веку нашему дедушке не будет: ему за семьдесят лет, а он и минуты без дела не сидит, на всякую работу ходит. Подойдёт осень — у дедушки трудодней не меньше, чем у молодых колхозников.

— Вот так дедушка! Гляди, сколько опять заработал!

Он смеётся:

— Под лежачий камень вода не течёт! — И опять чем-нибудь займётся.

Как-то председатель колхоза Григорий Спиридонович сказал:

— Ты бы, Терентий Власыч, не ходил на работу-то, а так разве что, около дому. Хватит, набегался.

Дедушка помолчал, а потом показал председателю на трактор, который с весны стоит в поле, и говорит:

— Вот чего боюсь. Пока бегал — была машина любо-дорого, а как встал — поржавел, травой зарос.

— Понял, — ответил председатель.

Летом в самую жару дедушка заболел.

— Отбегался, — решили колхозники.

— Довёл-таки себя! — ворчит и вздыхает бабушка.

Не только наша семья — вся бригада загрустила, как будто он был самый главный в колхозе.

А дедушка лежит. Не только встать или сесть — даже ногой шевельнуть не может. Перевернуться с боку на бок и то нельзя: такие боли в пояснице и во всей правой ноге до самой пятки.

— Конец пришёл, — говорит дедушка.

— Во всём свете таких болезней нет, — сокрушается бабушка.

Лыско, наш здоровый большой пёс, как волк, и тот не отходит от кровати, лежит на полу, косит красными глазами да скулит.

— Плохо дело, — говорит сосед Нифонт, — вишь, собака как убивается, это не к добру, собаки — всё они понимают.

— Знамо, понимают, — подтверждают старики да старухи, и каждый своё средство для лечения предлагает, будто доктора какие.

И чем только не лечили дедушку! Поначалу наша фельдшерица Анна Ивановна горчичники да банки на поясницу больному ставила, порошки какие-то давала пить — не помогает, да и только. Горячим утюгом через полотенце ногу проглаживали — ещё хуже стало. На печку поднимали дедушку, там он три дня прогревался, а болезнь не проходит.

Григорий Спиридонович доктора из больницы привёз. Доктор сказал, что у дедушки радикулит и что надо ввести ему под кожу десять миллионов единиц какого-то пенициллина.

— Уж больно много-то, — вздохнула бабушка, — десять миллионов!

А когда фельдшерица сказала, что будет делать пять уколов в день, то бабушка говорит:

— Ну, пять-то уколов в день — это ничего. Когда я воспалением лёгких болела, то мне по шесть уколов в день делали — и то терпела.

Дедушка хоть и больной, а не захотел поддаваться бабушке:

— Я и двадцать уколов в сутки выдержу, лишь бы на ноги встать, — сказал он.

Но вот ввели десять миллионов единиц пенициллина, и доктор через каждые три дня приезжает, а дедушке всё хуже и хуже…

Опять стали утюгом его проглаживать, мешочки с горячим песком прикладывать к пояснице и к ноге.

— Да уж и вправду встану ли я? — спрашивает дедушка доктора.

А доктор, тоже такой же старый и шустрый, как наш дедушка, только у него борода поменьше и щёки всегда выбриты, подмигнул дедушке и говорит:

— Встанешь, Терентий Власыч. Раз взялся я, то своего добьюсь.

На другой день приехал доктор с каким-то свёртком.

Должно быть, новое лекарство привёз, подумали мы.

Развернул доктор свёрток, а там стакан, а в стакане: «Жи… жи-и…»

— Слышишь? — Доктор поднёс стакан к дедушкиному уху.

— Слышу. Пчёлы.

— Ну то-то. Вот пчёлами и буду лечить тебя.

Дедушка как засмеётся! Глядя на дедушку, и доктор смеётся.

— Да нешто пчела имеет такую силу, чтобы мою болезнь побороть?

— Одна пчела, — говорит доктор, — большой силы не имеет, а много пчёл большую силу имеют. Вот если одновременно триста пчёл ужалят человека, то уж вряд ли он выживет.

— Да ну? — удивился дедушка.

Всё, что говорил доктор, записала в книжечку Анна Ивановна и приступила к лечению. Взяла осторожно пинцетом пчелу за туловище и приложила её к коже на руку дедушке, выше локтя. Пчела ужалила. Дедушка сморщил лицо.

— Больно? — спросила Анна Ивановна.

— Пустое, — ответил дедушка. — Под медведем дважды за жизнь был, а тут пчела.

— Я за ягодами как-то ходила в лес, на меня целый рой налетел, — говорит бабушка, — еле отбилась, и то ничего…

На десятый день фельдшерица приложила десять пчёл, и все десять пчел ужалили дедушку.

Пчёл у нас теперь много. Как узнал председатель колхоза, что для лечения пчёлы требуются, он привёз с пасеки улей и поставил к нам в огород.

— Лишь бы помогло, — сказал он дедушке. — Потребуется — всю пасеку перевезу сюда.

К вечеру после десяти укусов дедушке совсем стало плохо. Заболела голова, тошнить начало, и то в холод, то в жар бросает его!

— Кому триста, а мне, кажется, и от десяти конец приходит.

— Когда я за ягодами ходила… — начала было бабушка (она, наверное, опять хотела рассказать, как на неё целый рой набросился), но дедушка так сердито посмотрел, что она замолчала.

Всю ночь дедушку лихорадка била, а к утру потеть стал, да так, что только успевали бельё менять. А те места, куда дедушке пчёл прикладывали, на руках и ногах, так припухли да покраснели — глянуть страшно.

Утром, когда коров на пастбище выгоняли, дедушка пошевелил ногой и удивился: не болит. Полежал, полежал и ещё пошевелил — не болит. С боку на бок повернулся — нет, не болит. Ноги с кровати спустил — хорошо. Посидел, посидел, встал и пошёл как ни в чём не бывало. И никакой боли ни в пояснице, ни в ноге.