Ласло Балла - Пиште нужен велосипед

Молодчина Моржи! Как она геройски держалась, когда мы несли её из леса домой. Она не скулила, не взвизгивала, хотя ей, наверно, было очень больно. Она только смотрела на нас грустно-грустно и, по-моему, чуточку гордо — ведь она пала жертвой в неравном бою.

А Лали Дока привёл к нам ветеринара. Ветеринар был молодой и кудрявый и не переставал улыбаться. Осмотрел он Моржи и говорит:

— У вашей собаки сломана лапа.

Как будто мы сами этого не знали.

Потом он вынул из чемоданчика инструменты, положил лапу Моржи в гипс и надел шину. Как только он кончил, Моржи сейчас же встала на ноги. Эй, крысы, поберегитесь! Не пляшите от радости, не думайте, что избавились от своего преследователя. Хотя Моржи хромает, но всё равно искусает ваши хвосты.

В общем, Моржи считалась больной, и все ребята из ХВС, кто был в это время в городе, навещали её как человека.

А моя сестрица считает, что собака у нас общая. Но это несправедливо, потому что я взялся воспитывать Моржи, когда она была ещё совсем щеночком. Но Аги такая, что ей ничего не докажешь. И вот однажды, чтобы показать, будто и у неё есть права на Моржи, она притащила к ней подруг, и к нам ввалились Аги, Кати и Пéтер.

Петер — это тоже девчонка. Настоящее её имя Корнелия, а сокращённо Нелли, но в классе все зовут её Петер, потому что на трёх уроках подряд она должна была отвечать про Петра Великого. У них по истории странный учитель. Он уже старый и очень хитрый — наперёд никогда не узнаешь, будет он объяснять или спрашивать, а главное, что спрашивать. Объясняет он так, что слушать весело, и всегда говорит очень смешно. Была у них тема: русско-турецкая война. Он рассказывал про религию турок и говорит: «Мусульмане верили в существование семи небесных царств. Чем достойнее мусульманин, тем в более высокое царство он попадает после смерти. В первом царстве толкутся всякие мрачные субъекты, во втором царстве — общество более избранное…» Урок, два и три он рассказывает о всяких интересных вещах, а потом как начнёт спрашивать, так только держись, потому что схватишь «пару» и не подавишься! Так вот. Три урока подряд он объяснял про турок и небесные царства, а на четвёртом раскрыл журнал, вызвал Нелли и спросил… про Петра Великого. А Нелли ни в зуб ногой. И получила, что полагается. Подумаешь, дело — в классе никто и не удивился. А Нелли решила, что избавилась от Петра навеки. Какой дурак после двойки станет его учить! И вообще, раз тебя уже вызвали, на следующем уроке не спросят. Но только старик входит в класс и с ходу:

«Корнелия! Отвечать! Расскажи о Петре Великом».

А она опять ни в зуб ногой.

Тут старик закатил ей кол. Два кола подряд. Теперь уж надо быть идиотом, чтоб учить Петра. А Нелли — девчонка с мозгами: она учебника даже не раскрыла и схватила «пару» по-третьему. С тех пор прилепилось к ней имя Петер. На следующий урок она вызубрила Петра наизусть, но учитель её не спросил. А когда началось повторение и она вообще не заглядывала в историю, он вызвал её в четвёртый раз… С тех пор она навеки осталась Петером.

И вот они все ввалились во двор. А я схватил тарогато и стал у окна — оно как раз напротив собачьей будки. Но сперва я, конечно, его закрыл, чтоб они только видели, но не слышали, как я играю. Стоял, стоял и вдруг спохватился: дорогая сестрица наверняка расскажет, как я «играю».

Так и было. Только вошли они в дом — и началось.

Эта Петер ужасно противная девчонка. Языком режет, как бритвой, точь-в-точь как моя сестра, потому-то они и дружат. Петер влетела и прямо ко мне:

— Ах, Пишта, мы видели, что ты играешь на тарогато! Поиграй для нас, мы послушаем.

— С удовольствием. Сейчас сыграю. Победный марш Петра Великого! — выдал я и тут же смылся. Здорово я её отбрил, пусть съест — не подавится.

Ух, до чего противная девчонка! Кати бы никогда такого не сделала… Интересно, почему она тоже дружит с Аги…

Но тут появились мои ребята, и я забыл про девчонок.

Сперва мы все навестили Моржи. Увидели, что дело идёт на поправку, уселись на веранде и взялись за шахматы.

Играли так: я с Боднаром, а Дока с Яни Адамом.

Первую партию я проиграл — Боднар загнал меня на пятом ходу и дал мат. Зато во второй я его побил: съел все его пешки, и он сразу сдался, когда увидел, что верный мат. А Лали и Яни за это время сыграли всего одну партию, и Лали выиграл, хотя Геза Адам подсказывал брату.

Потом мы придумали такую игру: ставили пешки на фигуры и «учили» их балансировать. Скоро я так наловчился, что пешка на голове двигавшейся фигуры не падала даже тогда, когда мы потихоньку трясли стол. Ну, а в шахматах я не очень силен… Потом Банди и Лали сыграли французскую партию — там мат давать не надо, а только выбивать фигуры. Мы с Яни сражались в шашки. Геза Адам скучал — ему не с кем было играть. Тогда он подходит к нам и как швырнёт нашего короля на доску Дока и Боднара! Вот это был удар! Все фигуры попадали, и доска вмиг «превратилась в руины».

Ого, да это же страшно весело! Мы поставили доски и давай швырять фигуры. Мы с Боднаром играли против братьев Адамов, а Лали Дока был судья. Мы с Боднаром выиграли. Но не обошлось без «крови» — одна королева разбилась. Но я и не думал расстраиваться: завтра пойду на папин завод, попрошу клея и склею так, что разбитая королева будет крепче, чем новая. На папином заводе делают клей, который всякую вещь клеит намертво.

Повеселились мы в этот день здорово, и я совсем позабыл про завтрашний день — а это был день моего рождения.

Кто бы не обрадовался, если бы получил в подарок новый костюм! Тёмно-серые брюки из немнущейся ткани, пиджак с искоркой, шёлковую рубашку и галстук в придачу.

По-моему, подарок что надо. Но если нужен велосипед…

Так вот. Подарили мне костюм, рубашку и галстук, и я давай делать вид, будто страшно рад. Но маму мою не проведёшь — наверно, я плохо старался.

— Ты чем-то недоволен, Пишта? — спросила она.

— Что ты, мама! Я очень доволен. Костюм — красота! — сказал я.

Они ведь не знали, что я сплю и вижу велосипед. Блестящий и серебристый, как у того негодяя, что украл у Лали транзистор.

Ух как я старался показать, что доволен! Во время обеда ужасно веселился, без передышки трещал, скакал перед Аги — только бы не заметили, что я разочарован.

А днём я отправился в горы.

Если я чем-нибудь огорчен или надо мне что-то обдумать, я всегда ухожу в горы.

Играли так: я с Боднаром, а Дока с Яни Адамом.

Наш городок стоит среди гор. Мы всем классом часто гуляем там с тётей Пирошкой. Она говорит, что долина нашей реки — одно из самых красивых мест нашего края; все, кто знает Карпаты, говорят то же самое. Оказывается, ландшафт у нас «неповторим и своеобразен» — это тоже сказала тётя Пирошка. Горы всегда дышат величием, а здесь их величие сочетается с какой-то задушевной, особенной теплотой. Другие горы неприступно суровы, а наши нет. Особенно в среднем течении реки, где расположен наш городок. Он ютится в небольшой котловине, а вокруг теснятся высокие скалы, целая цепь могучих глыб. Посмотришь на них, и кажется, будто громоздятся над тобой не горы, а какие-то исполинские неприступные бастионы, размещённые соразмерно, чтобы защищать город. Но так кажется только одно мгновение. Потому что могучая горная цепь внезапно надламывается, суровая линия каменных глыб вдруг сменяется мягкою линией холмов, а в тесных ущельях, наступающих одно на другое, куда изредка проникает солнце, притаились крохотные тени и вычерчивают на горах, светящихся от лучей, лёгкий кружевной узор. Ослепительное сияние солнца окружено мягкой туманной мглой, а сквозь неё неожиданно и в разных местах прорываются солнечные блики. Над долиной низко плывут облака, а беспокойная игра света и тени делает их какими-то странными, красочными, невыразимо лучезарными. На фоне этих сверкающих облаков резким контрастом вычерчивается в небе чёрная лента — полоса дыма из труб химического завода.