Отиа Иоселиани - Конь с золотым седлом

— Папочка! — сказала Мано. — В неделе семь дней, значит, в двух неделях — четырнадцать дней, ещё четыре дня надо ждать.

Но минуло две недели, и Мано сказала:

— В двух неделях больше дней нет!

Бачо ничего не сказал. Он пошёл на почту и спросил телеграмму.

— Нет, — ответили ему — Нет вам телеграммы из Тбилиси.

Вечером пошла на почту Мано, и ей тоже ответили:

— Нет. Нет вам телеграммы из Тбилиси.

— Ведь четырнадцать дней уже прошло, и телеграмма должна быть, — не успокаивалась Мано.

— Ну так что же, — ответили Мано на почте. — Четырнадцать дней прошло, а телеграммы всё равно нет. Иди домой, девочка, и не мешай работать.

Что поделаешь? Телеграмма — не сказка, её не выдумаешь. В тот вечер нам не хотелось ложиться спать. Но раз наступает ночь, нужно спать, и мы легли.

Так с обидой и уснули. И когда утром телеграмма всё-таки пришла, дети мои не так уж радовались ей, как могли бы радоваться, если бы она пришла вовремя.

«Сегодня вечером выезжаем поездом Абесалом Гиги».

а аэродроме в очередь за билетами встал Абесалом. Мы взяли с собой его сумку и ружьё в чехле и направились прямо к самолёту.

Самолётов было множество, всяких, разных. Большие и маленькие, серебристые и зелёные. Вскоре показался даже вертолёт. Он остановился над нашими головами, подумал-подумал и сел возле нас. Потом прилетел ещё самолёт, потом ещё. И пока мы на них глядели, вертолёт взял и улетел.

— Пассажиры в Сванетию! — позвала наконец дежурная.

— Мы! Мы! — крикнули Бачо и Гиги.

В самолёт вмещалось восемь пассажиров. Над головой каждого пассажира было круглое окно. Самолёт загудел, загудел и покатился по полю. Нам снизу махали руками люди. Они нас не знали, и мы тоже их не знали. Но мы тоже махали и радовались тому, что поднимаемся вверх и что нам машут.

Миновали город, и начались горы.

Одна гора. Другая гора.

Внизу течёт река. Над ней тоже стоят стеною горы. А там ещё горы, ещё горы… Как много на земле гор! Особенно много их в Грузии. Да и как же иначе? Грузия — страна гор и вершин, поднимающихся до неба, почти до нашего самолёта.

А самолёт идёт высоко-высоко!

И горы всё растут, всё поднимаются выше и выше. Небо с самолёта кажется больше, чем с земли. Такого огромного неба нет в моём селе, и в Тбилиси нет. И нигде нет!

Пять гор! Семь гор!.. Восемь… Девять…

Нет, не пересчитать все горы. Даже Бачо и Гиги отступились, устали считать. Внизу видна река, дома, как коробки, и опять горы…

Самолёт летит. Иногда обходит гору сбоку, потому как даже самолёту трудно перелететь через некоторые горы.

— Башни! — кричат разом Гиги и Бачо.

Но это горы, похожие на башни. Прекрасные белые горы! Там лежат ослепительно сияющие снега. Там летают орлы да самолёты. Больше никто не летает в этих горах. Там тишина и покой. И в этой тишине рождаются реки. Наверное, здесь же рождаются сказки и на невидимых крыльях летят к людям.

Горы, реки, сказки… Мы видим вас! Мы слышим вас!

ы послали телеграмму Мано, а Пипкии нарисовали много самолётов на земле и один в воздухе. Внизу горы, а вверху несколько башен. И ещё нарисовали четырёх человечков с вещевыми сумками. Сумки получились больше, чем люди.

Мы отправились дальше, к белым горам. Ехали на машине, затем на лошадях.

У коня, на котором ехал Абесалом, болела передняя нога.

Конь Гиги был резвый и становился на дыбы. Только конь Бачо шёл себе и шёл. У моего коня нога не болела, и на дыбы он не становился, но всё же видно было, что ему куда как приятней было бы ходить без меня.

В Сванетии такие высокие горы, что небеса кажутся маленькими. Горы — великаны, и на них, как серебряные ремни, висят водопады. В иных местах у дороги прямо из желобов вытекает кислая вода, и далеко-далеко видны голые, скалистые убежища туров — козлов. Ещё дальше — сверкают зеркалами ледники.

Подъезжаем к сванским селениям. У каждого села стоят сторожевые башни, а внизу в ущелье гремит, пенится река. Дома — мачуби — из каменных плит пристроены к башням. Из них выходят ребятишки и настороженно смотрят на нас. Рубашки у ребят до того короткие, что видны пупки. Гиги и Бачо посмеиваются, мы приветствуем ребят по-свански:

— Хача ладэх!

Мальчики стыдливо тянут рубашки, закрывают пупки и отвечают:

— Здравствуйте! Здравствуйте!

Женщины тоже приветствуют нас. Мужчины приглашают в гости.

За этой горой ещё гора, за той горой ещё гора, и вдали, как мечта, — белая вершина. Мы едем к вершинам.

На третий день мы миновали горы, окутанные лесами до пояса, как буркой.

Началась предальпийская зона, а потом совсем оголились горы и приблизились белые ледники. Это уже альпийская зона. Альпийская зона высокая, и здесь не растёт ни одно дерево. Здесь растут только кусты, трава и цветы. Я думаю, столько цветов на всём белом свете никто не видел. Альпийские цветы такие высокие, что их можно достать с коня. Мы не рвали цветов. Здесь не рвут цветов. И стоят они себе и радуются, что такие они красивые. И глядят на горы, на небо, пьют утреннюю росу и яркими волнами плещутся, когда их тронет ветер. Тогда тучи лепестков кружатся и падают на землю, красные, солнечные, синие, белые. Разные цветы. Прекрасные цветы! И тучи лепестков, море радости!

Цветы гордятся собою. Горы гордятся цветами. Солнце тоже гордится цветами. Они такие же яркие и красивые, как солнце. Они дети солнца.

Наши кони идут по пояс в траве. Цветы ударяются головками о стремена. Они кланяются нам, они тоже приветствуют нас:

— Здравствуйте! Здравствуйте!

«Здравствуй, цветущая Сванетия!» — думаем мы, и хочется нам поклониться этой далёкой, подоблачной стране, наполненной легендами, как цветами.

ечером мы достигли истока реки Ингури. Она берёт начало у ослепительно белого родника. Ингури, только ещё народившись, уже так шумит, так гремит камнями, и над нею так сияет вечный ледник — глазам больно смотреть, как на солнце, и невольно одолевает страх и радость.

Возле Ингури расположилось селение, и выше него, этого селения, ещё ни одна деревня не забиралась. Да и не деревня это, а крепость. Древняя крепость, построенная из чёрных сланцев. Из сланцев же построены большие, просторные мачуби, крыши на которых тоже сланцевые.