Отиа Иоселиани - Конь с золотым седлом

Наш хозяин точил косу бруском, ждал, когда мы проснёмся, чтобы вместе с нами позавтракать и идти на колхозный покос.

Я позавтракал и сказал, что тоже умею косить.

— Я хорошо косить не умею, но копнить могу, — сказал Абесалом.

— А я научусь и косить, и копнить, — весело заявил Гиги.

Бачо ничего не сказал, но тоже засобирался на покос — граблями перевёртывать скошенное сено.

Хозяин замахал руками:

— Что вы? Что вы? Разве можно гостям работать!

Мы не сдавались и припугнули хозяина тем, что на сенокос пойдём с соседом.

— И сосед откажется, — сказал хозяин.

— С бригадиром пойдём- А если и он откажется, пойдём к председателю и объясним: мы хотим помогать колхозникам и не желаем сидеть без дела, когда люди работают.

— Вам и в самом деле охота покосить? — засмеялся хозяин. — Но это же нелёгкая работа, с непривычки так умаетесь, что и не рады будете.

— Твой сын Табэк может косить? — спросили мы.

— Может.

— Я живу в Тбилиси, — сказал Абесалом. — И Гиги не умеет косить. Он должен научиться? А Бачо тем более должен научиться — он живёт в селении.

Табэк сказал:

— Чефэ тоже может косить. Баучи и Гиваргила тоже могут. Бачо и Гиги не белоручки, они быстро научатся.

— Ну что ж, — вздохнул хозяин. — Желание гостя — закон для свана. Пойдёмте.

И вот мы на сенокосе. Целый день косим, копним и опять косим. У нас болят руки, и литовки иногда втыкаются в землю, звякают о камни, высекая искры. Но мы косим.

Обед. Мы опустились на свежее, густо пахнущее сено, отдохнули, поели и опять за литовки. Свистят косы, шуршит трава, падая на землю в валы. Все молчат. Устали.

На полях появился всадник на красной лошади, это председатель колхоза. Он спрыгнул с седла и всем пожал руки, даже Бачо и Гиги. Потом спросил у нашего хозяина:

— Гость у свана — это гость или нет?

— Гость.

— Тогда почему же твои гости работают? Косят траву?

— Нравится — и косим, — начали объяснять мы.

— Нет! — сказал председатель колхоза. — Гость не должен работать — это неуважение.

Хозяин смутился, посмотрел на нас с укоризною: что, мол, я вам говорил! Теперь мне стыдно!

Но тут вступил в разговор Абесалом:

— Табэк и Чефэ, Баучи и Гиваргила умеют косить, и здорово умеют. А Гиги не может…

— И Бачо не может, — добавил я.

— Да, и Бачо не может, — продолжал Абесалом. — Что же они должны, по-вашему, так и расти неумехами?

Председатель задумался, развёл руками и ничего не смог на это ответить. Он походил по покосу и, когда сел на лошадь, сказал:

— Ладно. Пусть будет воля гостя.

Абесалом прихватил с собою на покос ружьё. Мы увидели, как перелетел через гору орёл и опустился по ту сторону Ингури, на вершину одной скалы.

Ребята просили пальнуть в орла из ружья. Но мы смотрели на орла и не стреляли. Убьёшь орла— сразу опустеет скала и всё кругом: хребты, обрывы, горы и берег Ингури не будут уже такими красивыми.

Живые горы красивее мёртвых!

Вот почему Абесалом даже пальцем не дотронулся до ружья и, наверное, думал то же самое, что и я. Пусть будет гора красивой и орёл — величавым и спесивым, таким, какой он сейчас. Пусть они украшают друг друга!

нова наступил вечер, и снова из-за гор взошла луна. Мы долго сидели на крыльце дома, и я вспоминал прошлую ночь. В этот лунный вечер я опять смотрел на чёрнобелые горы, башни, ледник, и мне казалось: всё, что я видел и слышал в прошлую ночь, — было не сном. Ведь я своими ушами слышал ржание коня.

— Я же говорил! — воскликнул Табэк, обернувшись к Гиги и Бачо.

— Может быть, это другой конь? Может, колхозный?

Бачо промолчал. Абесалом недоверчиво усмехнулся. Он ничего не слышал. Он спал как убитый и потому не верил мне.

— Говорю, что своими ушами слышал, — горячился я. — Вон оттуда, — показал я на вершину горы возле крепости.

— Оттуда ржание коня не услышишь, — заметил Абесалом. — Слишком далеко.

— Да, далеко. Но я слышал. Может, потому что ночь была очень тихая…

— Всё равно.

— Нет, не всё равно! — ещё больше разгорячился я. — Есть у меня уши или нет?

— Наверное, это орал медведь, а может, волк…

— Волк не ржёт. Медведь не ржёт. Только конь ржёт!

— Конь царицы Тамары до сих пор не дожил бы. Конь — не слон, долго не живёт! — заметил «умник» Гиги. Весь в папу, такой же Фома неверующий и лезет в разговор старших.

— Помолчи, сынок, когда говорят старшие!

Гиги примолк, и всем стало как-то неловко.

— При чём тут царица Тамара? — нарушил молчание Табэк. — Это конь Бимурзы.

— Какого Бимурзы?

— Бимурза — это мальчик. Он живёт вон там, — протянул руку Табэк в направлении крайней башни. — Я уже рассказывал ребятам о нём.

— Конь привязан к крепости?

— Нет, не привязан.

— Но раз конь Бимурзы, значит, он домашний конь. У него есть хозяин- Почему он тогда шляется в горах?

В это время хозяин плотно прикрыл дверь мачуби, задвинул задвижку и пошёл к дому. Он закрыл на ночь быков.

— Хансав, — позвал я его. — Если не занят, пожалуй сюда. Мы тут спорим.

— О чём? — спросил Хансав и направился к нам. Грузно поднявшись по лестницам, он сел рядом со мною.

— Прошедшей ночью, так за полночь… я слышал…

— Что слышал?

— Ржание коня, видите ли, он слышал! — усмехнулся Абесалом. — И притом вон с той горы, возле крепости. Оттуда даже чёрта не услышишь!

— Напрасно смеёшься, гость, — заметил Хансав Абесалому. — Мог услышать.

— Да ну-у-у! — ахнули все, и я тоже.

— Если хозяин не встретит этого коня, он его зовёт.

— Какой хозяин?

— Сын Бэкну Парджиани, Бимурза.

— Бимурза?! Так это правда?!

— Да, Бимурза, — подтвердил хозяин. — Бимурза — единственный сын Бэкну Парджиани, продолжатель его рода, его крови и имени. Был отец Бимурзы глазом и душою нашего селения. И была у него молодая белёсая кобылица, своенравная красавица! И он не успел её объездить. Погиб Бэкну Парджиани. Когда враги подошли к горам, он взял ружьё и сделался проводником и водил наши войска по горным тропам. Не пустили они в горы мирной Сванетии фашистскую чуму. Но ранен был в бою Бэкну Парджиани, тяжело ранен. Он вернулся домой слабый, больной. А кобылица к тому времени выросла и совсем одичала. С хромою ногою Бэкну Парджиани не мог её объездить. Она ушла в горы. Тем временем братья нашли невесту Бэкну Парджиани. Но недолго был горячим очаг в доме Бэкну. Охотился Бэкну на туров, хромая нога подвела его, он сорвался со скалы в ущелье. Мать Бимурзы, прекрасная Марихи, не перенесла горя и тоже скоро умерла. Маленький Бимурза жил у деда. Но и дед покинул эту землю полтора года назад. Горе нам! Горе!..