Иван Бауков - Юность моего друга

— Вы говорите, вам непонятно, что такое буквы, что скрывается за ними? — спросила она, доставая с этажерки «Алгебру» Киселева.

Она раскрыла книгу и сказала то же самое, что говорил завуч: буквы употребляются для упрощения задачи. Андрею же казалось, что буквы только запутывают задачу.

— Я хочу знать, что такое «а» и что такое «в» до того, как мы их начнем делить или умножать! — возразил он девушке, выслушав ее объяснения.

Девушка некоторое время смотрела на него молча. Затем лицо ее осветилось, она взяла линейку со стола и сказала:

— Вот эта линейка будет обозначаться буквой «а», другие такие же линейки мы обозначим буквами «в», «с». Нам дана задача: сколько будет линеек, если мы к линейке «а» прибавим линейку «в». Мы пишем: линейка «а» плюс линейка «в» будет равняться а + Ь. Нам пока не нужно знать размер линеек, нам только надо знать, сколько будет линеек. Когда же нам понадобится узнать длину линеек, тогда мы узнаем, сколько сантиметров в линейке «а», прибавим длину линейки «в» и узнаем результат. Пока же нам вовсе не требуется знать размер той или иной линейки, и мы решаем задачу условно…

Не сразу объяснения Марии Сергеевны убедили Андрея, но понемногу секрет алгебры становился ему понятным. Андрей как бы только что открыл глаза. Все стало ясно и просто.

Теперь он удивлялся, как можно было не усвоить такой простой вещи с первой же фразы завуча.

Мария Сергеевна подарила ему «Алгебру» и на прощание сказала:

— Если у вас будут еще какие-нибудь трудности, всегда приходите ко мне без стеснения.

Заветная цель Андрея — стать техником — снова показалась ему не такой уж далекой.

Как все-таки прекрасно устроена жизнь на земле!

Кажется, вчера лишь окраины города утопали в белом тумане цветущих вишен. Потом закружил голову пьянящий запах белых акаций, и до самого рассвета где-то в степи, далеко-далеко, переливались и манили к себе, словно костер в ночи, нежные и грустные широкие украинские песни.

Немного позже люди, как бы пресытившись цветением садов, ринулись в плавни, на песчаные острова реки, в прохладные воды Днепра.

А сейчас вот с довольными улыбками на лицах несут в корзинах золотые душистые дыни, полосатые, как матросские тельняшки, арбузы, раскрасневшиеся от жары помидоры…

Прекрасно устроена жизнь на земле!

Так прекрасно, что хочется подойти к совсем незнакомому человеку, остановить его и поделиться с ним своей радостью. Женщины, те непосредственней мужчин, женщины так и делают. Они под каким-нибудь безобидным предлогом (где вы покупали эти дыни?) останавливают друг друга и тут же говорят… Бог их знает, о чем они говорят целый час (не о дынях же!).

О, если бы Андрей сейчас был в Тростном, сколько бы часов подряд он говорил с первым встречным односельчанином!

Но тут знакомых, как назло, никого не видно. А радость выпирает из груди, как эти золотые дыни из корзины домохозяйки: чуть ступишь не так — и покатится золотая радость по зеленому скверу. Андрей садится на скамью против обелиска «Павшим борцам за свободу».

У подножия обелиска стелются живые цветы. Но Андрей сейчас замечает все машинально. Мысли его сосредоточены на самом себе.

Время от времени он окидывает взглядом сквер и уже в который раз произносит: «Я студент…», «Андрей Савельев — студент». — «Тот самый, что вчера был чернорабочим?» — «Тот самый!».

Андрей достает маленькую коричневую книжечку, на которой золотыми буквами написано: «Студенческий билет». Андрей раскрывает книжечку и долго вглядывается в свою фотографию. С фотографии на него смотрит молодое, глуповатое от счастья лицо с гладким, без единой морщинки лбом.

Андрей недоволен своим лбом так же, как в детстве был недоволен носом. Тогда ему казалось, что он будет курносым, над курносыми в селе смеялись. Андрей часто, тайком от взрослых, бился переносицей о край стола. Нос припухал, но самый кончик все так же задиристо смотрел вверх. Теперь Андрей незаметно для прохожих собирает пальцами кожу лба в складки. Но, ослабив пальцы, он убеждается, что лоб снова становится гладким, как мяч.

«У умного человека должны быть морщины на лбу», — думает он разочарованно.

Но вскоре слово «студент» вновь завладевает всем его существом. Снова высокие, торжественные мысли поднимают его к небу. Шутка сказать — студент! Раньше он это слово встречал только в книгах, но ведь в книгах шла речь не о простых людях, а о детях дворян или купцов. Раньше он думал, что студентами могут быть только какие-то особенные люди. А сейчас он, сын деревенского кузнеца, студент. Как жизнь повернулась!

Нечаянно взгляд его останавливается на обелиске. Он еще раз читает надпись:

«Павшим борцам за свободу».

Слова на обелиске заставляют Андрея внутренне подтянуться. Теперь он внимательно смотрит вокруг. На цветах очень много пыли. Надпись на обелиске сделана черной краской. «Не могли золотыми буквами написать», — возмущается Андрей. Ему становится неудобно и за пыль на цветах, и за черную краску, и за окурки, брошенные около обелиска. Ему стыдно и за то, что он первый раз сидит здесь и впервые думает о героях революции.

Вдруг кто-то кричит:

— Андрий! Андрий!

Андрей оборачивается и видит человека в новенькой форме железнодорожника. Приглядевшись, узнает Грыцька Крапиву.

— Чого це ты спиваешь, бидолага? — говорит Грыць, приподнимая фуражку с широким козырьком.

— Грыцько, ты уже стрелочник? — обрадованно говорит Андрей.

— Стрелочник? Ни! Тэпэрь я кондухтор!

Глядя друг на друга, они смеются.

— Нипочем бы тебя не узнал, — говорит Андрей.

— Мэнэ вже маты ридна не впизнае! — отвечает Грыць, смеясь, и в свою очередь спрашивает Андрея: — А ты хто, бидолага?

Андрей приосанивается:

— Я теперь студент.

— Цэ що, школяр чи що?

Андрей возмущен неграмотностью товарища.

— Это почти инженер! — говорит он, нарочно привирая.

— А яка зарплата? — спрашивает Грыцько.

Стипендия в техникуме на первом курсе сорок рублей, но Андрею неудобно произносить эту цифру, и он удваивает ее.

— Пока восемьдесят рублей, — говорит он.

— Що цэ за инжинэр!.. Я ось скоро буду ливизором. Двисти карбованцив, га! Я вже хату роблю. Кабанчика купив, приходь до мэнэ сало исты…

Благополучие Крапивы удивило Андрея, но зависти не вызвало. Теперь Андрей уже чувствовал, что не деньги делают человека счастливым.

Удивительная вещь!

Человек может отдыхать месяц-два в самом райском уголке земли, но сколько бы он ни отдыхал там, он всегда расстается с местом отдыха без особого сожаления и вспоминать о нем не будет с болью в сердце. Но стоит человеку на каком-нибудь заводе поработать столько же времени, как этот завод станет для него родным на всю жизнь и воспоминания о нем всегда будут волновать, как воспоминания о самом дорогом в жизни.