Эльвира Смелик - Я превращаюсь в дождь [litres]

Вот тогда Леха и посмотрел на друга:

– А ты в курсе, что она сейчас все слышала? Олеся появилась в дверях в тот момент, когда прозвучало ее имя. Словно специально подгадала. Увидела их и остановилась. И Леха нарочно не разворачивался раньше, следил за ней уголком глаза. Он не рассчитывал, что разговор вот так сложится.

– В курсе, – сообщил Егор. – В окне отражалась.

Теперь Леха развернулся к окну. Наверное, чтобы убедиться. Стекло действительно четко отражало и дверной проем, и даже открывающуюся за ним перспективу коридора. Но Олеси в ней уже не было. Убежала, все услышала и убежала. Об этом Воронов тоже прекрасно знал. И по-прежнему сидел ровно.

– А догнать ее не желаешь? – В Лехином голосе сами собой возникли осуждение и неприязнь. Не слишком сильные, но сдержать не удалось. А еще, пожалуй, снисходительная насмешка. – Заодно, может, чего новое увидишь. Наверняка сейчас-то она рыдает.

– Не. – Егор мотнул головой. – Не рыдает.

– Уверен?

– Уверен.

– А может, мне пойти глянуть? – предложил Леха, вопросительно приподняв бровь. – Вдруг все-таки рыдает. Интересно же. Заодно успокоить.

– Иди, – легко согласился Егор.

– И пойду.

– Так иди.

Леха вдавил губку в полку, так что доска дрогнула. И промолчал. Просто забрал сумку и пошел прочь из класса – совсем как друг просил. Ну а что? Если тому плевать и если он настаивает.

Бывают же такие люди. По глупости испортят что-то, потом мучаются, переживают. Но вместо того, чтобы исправить, пока еще не критично, разрушают до основания, до состояния, когда уже не подлежит восстановлению. Причем осознанно. Чтобы впредь не возникло причин для переживаний – ведь больше нечего будет терять.

Когда Яна позвонила и сообщила, что им надо встретиться, Томилин обалдел. Напрочь лишился дара речи. А иначе чем объяснить его долгое молчание? Настолько долгое, что ей пришлось спросить:

– Леша! Ты там не умер?

Томилин немного очухался, во всяком случае смог произнести:

– Нет! – Но потом добавил: – Еще.

– А планируешь, что ли?

Он опять ответил слишком коротко:

– Нет.

При его обычной болтливости это тоже выглядело крайне странно. И с чего Томилин так разволновался?

Вариантов напрашивалось два. Либо он тщательно подбирает слова, чтобы эффектно послать Яну подальше. Либо…

Да ладно! Второй из разряда невероятного. Не может Леха, признанный красавчик и сердцеед, до сих пор по ней сохнуть. Это просто самолюбие взыграло, льстиво напевающее: «Ты самая неотразимая. Ты лучше всех. Он до сих пор тебя любит. До сих пор по тебе страдает».

Да-да-да. Нашли дурочку. А Яна еще и заслушалась, совсем забыла, зачем звонит.

– И Егорку с собой прихвати.

Леха опять ответил не сразу. Несколько секунд молчал, а потом произнес:

– А его зачем?

И вроде бы в голосе прозвучали недовольство и разочарование. Или Яна опять придумывает, выдает желаемое за действительное?

– Надо, Леш, надо.

Она старалась говорить насмешливо и даже чуть холодно. Потому что реалистка, не идет на поводу у глупых фантазий. Больше не идет. Хватит уже обламываться.

– Ладно.

Опять – недовольство и разочарование. Кажется-мерещится. Но не стоит поддаваться заблуждению. Перед глазами – наглядный пример. Собственный. И чужой.

Одни беды от этих мальчиков. Именно от этих, конкретных, а не вообще от всех.

Ну хорошо, надо оставаться справедливой. Яна сама тоже виновата. Потому что честной следовало быть, в чувствах честной. Пусть и не перед всеми подряд, но перед теми людьми, которые для тебя по-настоящему значимы, – обязательно. А главное – перед собой.

И все-таки отчего Леха расстроился, когда Яна про Воронова вспомнила? Неужели и правда поначалу подумал, что она его на свидание приглашает? Обрадовался.

Да ну. Не может Яна ему до сих пор нравиться. Она и причину расставания специально назвала такую, чтобы Леха сильно обиделся и не искал потом поводов для встречи, не пытался выяснять отношения и мириться. Скорей бы утешился с какой-нибудь из своих преданных поклонниц. Ведь на него девушки гроздьями вешаются. Выбор огромный, хоть каждый день меняй.

Наверняка он вычеркнул Яну из своей памяти уже через неделю. Или даже раньше. Вот и нечего зря выдумывать, иллюзии радужные строить. Все не так. Потому Яна и позвонила, потому и договорилась о встрече.

И как только подошла к парням, сразу произнесла:

– Ну и что вы наделали? А? Вы вообще можете о ком-то еще думать, кроме себя?

Уставились они на нее оба, а ответить сумел только Воронов:

– Тебя укусили, что ли, пока до нас шла?

– Смешно! – воскликнула Яна и едва в ладоши не захлопала от «бурного восторга». – Молодец, Егорка. Веселись. Как обычно, да? Главное, вам развлечься. А что с другими будет – плевать!

– Да о чем ты? – опомнился Леха.

– О ком, – поправила Яна. Кажется, когда-то подобное уже было, слова звучали похожие. Повторяется. Ну и пусть. – Об Олесе. Помните еще такую? – Девушка переводила требовательный взгляд с одного на другого. – Почему вдруг она стала такая замороженная? Из дома не вылезает, даже по телефону нормально не разговаривает.

– Да она всегда такая была, – напомнил Егор с нарочитым безразличием.

– Не такая!

Воронов глазки темные закатил, поинтересовался снисходительно:

– А ты что, шефство над ней взяла? С чего бы? Как же он раздражал!

– С того бы! – Яна не утруждала себя подбором умных фраз. Сойдет. – Должен же кто-то защитить ее от вас, дураков. Она забавная такая. А вы… вы – уроды, для которых важнее в очередной раз выяснить, кто из вас круче.

Леха попробовал оправдаться, заявил:

– Да я вообще ни при чем. Давно уже не вмешиваюсь.

Егор глянул на него с недоверием:

– Разве ты не побежал ее утешать?

Он попытался произнести эти слова равнодушно, даже презрительно. Только все равно стало заметно, как напряглись желваки у него на скулах.

Леха хмыкнул:

– Очень мне надо. – И передразнил, повторив не так давно услышанное: – Она же рыба полудохлая. Ску-учно.

Яна сразу догадалась, что это не его собственные слова, что он Воронова копирует, и потребовала, желая внести еще большую ясность:

– А поподробней?

– Ну давай, рассказывай, прогибайся, – снова глянул на приятеля Егор. – Может, перепадет чего. В награду.

Отвернулся. Мог бы и уйти. Но не ушел. А Леха тоже мог бы – промолчать. Так бы и сделал, если бы Воронов не высказался уничижительно. Сам напросился.

Леха, конечно, особо не увлекся подробностями и театральными эффектами, обозначил в общих чертах содержание разговора и напоследок добавил: