Эльвира Смелик - Я превращаюсь в дождь [litres]

– И он знал, что она все слышит.

– Понятно, – медленно проговорила Яна. – Похоже, кое-кто начал влюбляться. И жутко перепугался. Да? Ну еще бы! У нас же тяжелая детская травма. Мы же в чувства не верим. А я чуть не забыла.

Она понимала, что перегибает, что ее откровенность слишком жестока, но остановиться не получалось. Может, как раз потому, что все это действительно необходимо было произнести. Вытащить потаенное наружу, чтобы как следует разглядеть и осознать.

– Ведь у родителей тоже поначалу большая и светлая любовь была. Да? А чем закончилось? Ненавистью, судом. Никак не могли поделить машину, квартиру, сыночка.

– Заткнись! – Егор долго держался, старался сохранить на лице безразличное выражение, но все-таки не вытерпел. – На себя посмотри. Давно ли правильной стала?

В глазах – злость. А еще – обида. Сильная, слишком сильная. И Яна замерла, стиснула зубы, испугалась.

Сейчас ведь выложит, почему она Томилина бросила. Отплатит правдой за правду.

Но ведь это неравноценно. Она же Воронову на него самого глаза открыла. Даже не так – вслух высказала очевидное, то, что тот и сам давно знал, только принять не решался. А Леха, он же до сих пор в неведении, не понимает истинных причин расставания. А когда поймет…

Ну… Для него же это еще обидней будет. Гораздо обидней, чем даже намеки на непроходимую тупость. Но дело не только в нем. В Яне.

Жутко не хочется предстать перед Томилиным безответно влюбленной дурочкой, точно такой же, как те, что вьются вокруг него толпами. Пусть и в другого влюбленной, но все равно же. В чем разница-то?

Такая, как все: глупая, навязчивая, жалкая. Девушка из массовки. Ничуть не особенная.

Если Воронов хотя бы заикнется, Яна тогда… Она не успела придумать, что тогда сделает, потому что вмешался Леха:

– Гор, ты поосторожней со словами-то.

– А что? Боишься, Яночка расстроится? Она тебя отшила, но тебе все равно неймется. Готов ради нее на задних лапках скакать.

– Гор, я серьезно. Думай, прежде чем сказать.

– Да я-то всегда думаю. В отличие…

– Ну, от кого? От меня?

Дальше Яна и слушать не стала. Там уже смысла в словах – по минимуму. Главное – интонации, главное – взгляды. И нарастающее напряжение. И представить, что сейчас случится, абсолютно нетрудно.

Еще чуть-чуть. Последние пять секунд до взрыва.

Первым, как обычно, не выдержал Егор. Без особого замаха въехал Томилину в челюсть. Леха даже не удивился, будто на подобное и рассчитывал, просто выжидал, когда друг сорвется. Среагировал мгновенно, ответным. Яна не ахала, не вскрикивала и вмешаться не пыталась. Даже вздохнула с облегчением, когда поняла, что тайна останется тайной, и наблюдала с любопытством, как парни друг друга лупят. Только один раз болезненно поморщилась и ойкнула, когда у Егора из носа выкатилась темно-красная кровавая капля, растеклась по губам.

Очередной обмен ударами, и парней расшвыряло в разные стороны. Они стояли, нетвердо держась на ногах, переводя дыхание, сердито поглядывали друг на друга.

– Ну что, отвели душу, тетерева на току? – поинтересовалась Яна, и оба взгляда достались ей, тоже, надо сказать, не очень добрые. Но девушку они ни капли не смутили. – А вы, кстати, из-за кого дрались? Из-за меня или из-за Олеськи? Или каждый за свое? – Ответа она не дождалась, да и не надеялась. Качнула головой сочувственно, распорядилась: – Томилин, иди сюда.

Леха послушно приплелся, застыл перед Яной.

– Мой герой!

Она достала из сумки упаковку бумажных платков, ухватила Томилина за подбородок, осторожно промокнула текущую из его разбитой губы кровь.

Леха сносил терпеливо. Или нет. Скорее не сносил – тащился, млел от удовольствия, даже глаза прикрыл. Яна повернулась в сторону Воронова:

– А ты, Егорушка, сам виноват, что некому твои сопли подобрать.

– Да пошла ты, – огрызнулся Егор, но уже без злости, шмыгнул носом.

А все-таки не разболтал о признании. И не разболтает никогда.

– Платочек дать? – не унималась Яна.

– Отвали! – Егор напоказ вытер кровь рукавом, сунул руки в карманы, развернулся и потопал прочь.

Яна и Леха проводили его взглядами, а потом… потом посмотрели друг на друга.

– Знаю, – проговорил Томилин, и его голубые глаза блеснули незамутненной чистотой. – Может быть, я и тупой. Но зато красивый. А еще добрый. И надежный.

«И обаятельный», – мысленно добавила Яна и рассмеялась. Тоже мысленно. Как же он забыл про «обаятельный»? Или просто поскромничал?

– И знаю, что тебя бесит, когда кто-то умнее тебя. Ведь так?

– Так, – согласилась она.

– Вот видишь, – победно заключил Леха. – Значит, я для тебя самый подходящий вариант.

На этот раз Яна не торопилась сразу соглашаться, глубоко вздохнула, протянула задумчиво:

– Ну… посмотрим.

Леха довольно улыбнулся, его губы широко растянулись, но тут же дрогнули.

– Больно, – сообщил он жалобно, страдальчески изогнув брови.

И Яна опять протянула к нему руку с платком. Хотя, наверное, лучше бы без платка. А у Томилина отчетливо на лице было написано, что он вообще предпочел бы не руку.

Когда Егор вернулся, бабушка уже была дома. Вышла в прихожую, наверное, сообщить хотела что-то свое, ошеломить его прямо на пороге, но сама остолбенела:

– Что с тобой?!

– А что?

Бабушка дотронулась до его лица.

– Это у тебя кровь?

– Наверное.

Егор мельком глянул в зеркальную дверцу шкафа. Ну правильно. Не вытер, а только размазал. Бурая полоса тянулась от носа вдоль щеки.

– Подрался? – предположила бабушка спокойно. Не запричитала, не бросилась оказывать первую помощь и ругаться не стала. – Из-за Олеси, что ли?

– Ну почему из-за нее-то? – опять начал злиться Егор. – Далась она вам всем!

– Нам? – уточнила бабушка. Во взгляде – таинственная многозначительность, уголки губ ползут верх.

– Только вот не надо так улыбаться. С пониманием.

– Но…

Егор слушать не стал, рванул в ванную, хлопнул дверью, даже замком щелкнул нарочито громко. Крутанул кран, набрал в ладонь воды, плеснул в лицо. На засохшую кровь никак не подействовало, зато холодные струйки побежали по шее, забрались под ворот свитера. Егор сдернул с крючка полотенце, принялся сердито тереть щеку, глядя в глаза своему отражению в висящем над раковиной зеркале.

Не надо ему ничего объяснять, он и сам все знает. Давно уже знает. Потому и бесит. Особенно вот это – чужое, снисходительно-назидательное: «Даже нам, со стороны, прекрасно видно. Неужели ты сам до сих пор так и не увидел? Посмотри правде в глаза».

Ну смотрит. И что?

А бабушка никуда не ушла, так и дожидалась возле ванной, когда внук выйдет. Собиралась донимать наводящими вопросами и красноречивыми взглядами? Но она заговорила совсем о другом. Наверное, как раз о том, о чем хотела сообщить с самого начала.