Юлия Кузнецова - Первая работа. Возвращение

– Вот, – торжественно сказала я, заходя в спальню к родителям. – Между прочим, говорят, что материнство – это вечно остывший чай. Давай не будем подтверждать это клише и…

Я оборвала себя на полуслове. Мама сидела поперёк кровати, вытянув ноги и оперевшись спиной о стенку, как часто делаю я, когда учу свои сочинения. И ведь никто не говорит маме: «Отодвинься, стена холодная». На руках у неё лежал Мишка в бело-голубом костюмчике и тянулся к её распущенным волосам. А сама мама спала! По-настоящему!

Я поставила на стол чай, которому всё-таки суждено было остыть, и забралась на кровать. Мишка повернул голову в мою сторону и улыбнулся. Во рту у него, как у старикашки, белел один зуб. Вот потрясающая у него способность: сколько бы я ни ворчала, сколько бы ни возмущалась, он всё равно мне улыбается. Я подползла совсем близко и осторожно вытащила брата из маминых рук. Мама даже не почувствовала ничего… Может, на неё подействовал запах мяты, говорят же, что он усыпляет. Мы с Мишкой потихоньку отползли на край кровати. Я сначала как-то неловко прихватила его, прижала рукой, и он недовольно задрыгал ногами и запищал.

Мама помотала головой, словно от чего-то отказываясь во сне, и съехала по стене на кровать. Её голова попала прямо на подушку.

«В яблочко!» – подумала я и потащила брата на кухню.

За окном сгущались сумерки. Попав в тёмную кухню из залитого светом коридора, Мишка вытаращил глаза. Я тоже. Потому что не знала, зачем я его забрала и что с ним делать.

На кухне вкусно пахло летом, но я не осмелилась налить себе чаю. Вывернется ещё у меня из рук, акробат. Это мама может чистить зубы, держа его в одной руке. И то он так и норовит схватить с полки стаканчик со щётками.

Я встала у окошка. Мишка то открывал рот, то закрывал. Как будто раздумывал, заорать ему или нет. Я немного покачала его. Он был лёгкий, как кукла.

– Мама спит, она устала, – начала я.

Он уставился на меня с открытым ртом.

– Ну и я играть не стала…

Дальше я не помнила. Мишка подождал немного продолжения, а потом сунул в рот палец и принялся его грызть.

– Ну и в чём твоя уникальность? – проворчала я. – Нет, дорогой, ты должен научиться делать что-то особенное, что отличает тебя от других. Иначе в нашем мире не выжить. То есть выжить-то можно. Но жизнь твоя будет скучна и сера, как текст Чернышевского.

На этом лекция по философии закончилась, и мы оба принялись таращиться в окно. Между нашим домом и соседним покачивались тёмные ветки берёз. Если смотреть на них в освещённое окно, казалось, будто у людей в квартире напротив растёт ветвистое чёрное дерево.

В этой квартире часто смотрели телевизор. Он висел у них так, что мне было видно, какие передачи они там смотрят. Днём – программы про здоровье. Вечером – мультики про свинку Пеппу. Сейчас экран мелькал – показывал то свинку, то новости, то свинку, то опять новости.

– Видишь, они там ссорятся, – показала я Мишке, – спорят из-за пульта. Точнее, из-за того, что им смотреть.

Брат сделал понимающее лицо. Казалось, ещё секунда, и угукнет. А потом он перевёл взгляд на фонарь и стал глазеть на него, засунув в рот уже целый кулак. Руки у меня затекли, и он перестал казаться мне лёгким. Наоборот, так и тянуло к полу.

Я присела на табуретку у окна, положила Мишку на колени. Во рту пересохло. Чаю хотелось до смерти. Я протянула руку к чайнику, но Мишка тут же схватил меня за крестик, который навис прямо над ним, и потянул. Я испугалась, что опрокину чай на него. Осторожно отцепив влажную ладошку от крестика, я погладила брата по голове и всмотрелась в его лицо. Он был здорово похож на маму.

У меня заболели шея и спина. Мне уже почти хотелось, чтобы мама проснулась и забрала его. А вдруг она проспит всю ночь? Вдруг я останусь с братом тут, на тёмной кухне, как на дне колодца? Сколько мы сидим? Полчаса? Час? Наверное, всего минут десять. А кажется, что вечность. Как мама его таскает, ума не приложу… Но и бросить, конечно, не бросишь…

Вчера, после разговора с Катей, я гуглила «как приучить младенца к кроватке». И нагуглила совершенно удивительное! В одной статье было написано, что, если младенца оставить в кроватке и уйти, он станет думать, будто ты ушёл навсегда! Вот уж что мне в голову никогда не приходило. А они не понимают, что ты вернёшься! Они поэтому так и кричат как резаные. Думают, всё. Бросили их. Каюк.

Это как я сейчас, вроде бы брошена. Сижу тут на тёмной холодной кухне с восьмикилограммовым мешком картошки. Но на самом деле я знаю, где спит мама, могу к ней пойти. Ещё могу позвонить папе, пожаловаться. А брат не может. Ни позвонить, ни пойти. И ещё я всё-таки по своему выбору тут сижу. Решила помочь маме – значит, решила. Как в том детском рассказе про мальчика, давшего честное слово.

Захотелось спать. Я оторвала листик базилика от лохматого букета. Помыть бы… А Мишку куда? Я сунула листок в рот. Горько. Зато сон прошёл. Хорошо, что хоть в туалет мне не нужно… Не идти же туда с младенцем на руках.

Стемнело. Я уже не видела очертаний чайника и кастрюль на плите. Зато видела Мишкину улыбку. Вот человек! С чего он взял, что я не убийца и не вор? Я же не мама, накормить его не смогу. А он всё смотрит на меня и улыбается в темноте.

Я вдруг подумала о том, что люди в семье – как слова в предложении. Они связаны между собой по смыслу. Лиши семью одного человека – смысл начнёт меняться. Я это чувствовала с Катей. А когда к семье прибавляется слово, то есть человек, семья начинает звучать по-новому. Как новое предложение. И получается новый смысл.

В нашей семье ещё не было человека, который умел бы в темноте молча улыбаться другому.

Тут у Мишки забурлило в животе так громко, словно он выпил литр кваса. Он закричал, и прибежала мама, сонно потирая глаза.

– Два часа?! – потрясённо спросила она. – Я спала два часа подряд? Маша… Спасибо!

– Не вопи, – сказала я Мишке. – Вон твоя молочная ферма прибыла.

Мама забрала его и, зевнув, улыбнулась. Она здорово напоминала маленького Мишку. Мне захотелось стать похожей на них обоих. И ещё почему-то захотелось плакать, так что я на всякий случай отвернулась к окну. В доме напротив «Свинка Пеппа» победила ведущего новостей и теперь скакала по экрану во всю прыть.

– Знаешь, – снова зевая, сказала мама, – у меня такое чувство, что я выпила не чай с мятой, а две чашки кофе подряд. Такая бодрость. И ещё знаешь что? Давай всё-таки проводим Катю в этот четверг в аэропорт?

Наверное, после двух часов сна мамино слюдяное окошко тоже слегка посветлело.

Кому: Хорхе Рибаль

Тема: Уже лучше

Привет, Хорхе!