Николай Попов - Абанер

— А ведь это я писал!.. — вскочил Валька и опрокинул стакан. — Караул!.. Сахар спасайте!

Ребята поспешно отодвинули сахар, а Чуплай потрепал Вальку за ухо.

— Тоже учитель!..

Разговор затягивался, Чуплай опять мигнул ребятам, у всех нашлись срочные дела, и коммунары разошлись, оставив сына с отцом наедине.

Илья Порфирьевич с довольным видом прошелся по комнате, сел на Сережину кровать. Сережа устроился рядом и, собравшись с духом, сказал:

— Папа, а ведь я не хочу в Плющиху ехать.

— Почему?

— Я хочу в Москву… Показать стихи… — горячо заговорил Сережа и рассказал, о чем думал, какое ему дал задание Чуплай и о том, что он, Сережа, не верит, будто из него выйдет настоящий учитель.

Илья Порфирьевич слушал, не перебивая, кивая головой, вопросительно гмыкал, и Сережа не мог понять, одобряет отец его или нет. Потом отец долго молчал и не очень понятно ответил:

— Стихи — хорошо, учить ребят — тоже.

— Значит, в Москву — не советуешь?

— Я бы на твоем месте поехал в Плющиху.

— А стихи?..

— Гм!.. Стихи от географии не зависят… — Илья Порфирьевич придвинулся, его голос зазвучал задушевно. — Я верю в тебя, Сергей… Но зачем бежать от работы? Нельзя быть просто поэтом. Надо еще кем-то.

— Тогда я не выполню комсомольский долг.

Отец посмотрел на сына. В эту минуту они перестали понимать друг друга.

— Решай сам, приказывать не могу и не хочу.

Отец говорил спокойно, но в голосе Сережа услышал раздражение: «Приказывать не хочу», а сам хмурится.

— Ну, Сережа, мне пора, — поднялся Илья Порфирьевич. — А то мать беспокоится. Соскучилась она о тебе, Сергей. Спасибо передать? За новую рубашку? Добро, передам.

Сережа поехал провожать отца, расспрашивал о матери, о школе, но про стихи больше не заикался. Илья Порфирьевич тоже об этом не обмолвился. Возле мостика Сережа выпрыгнул из тарантаса. Отец словно что-то вспомнил и махнул рукой.

— Погоди, Сергей… Насчет этого самого… Это даже не самое главное… — кем быть. Самое главное, как тебе сказать! Быть полезным людям… Будь здоров! Евграфу Васильевичу кланяйся.

Тарантас давно скрылся за поворотом, а Сережа стоял и думал о том, что сказал ему отец.

На перемене Чуплай ворвался в класс и широко взмахнул рукой.

— Скворечню сняли! Своими глазами приказ читал!..

— Ура-а! — гаркнул Аксенок. Ему ответил гул ликования. Хлопали в ладоши, стучали крышками на партах. Выпускная группа превратилась в детский сад.

Вошла с журналом Наталья Францевна и попятилась.

— Это что творится?

— Скворечню сняли!

— Разве не слышали, Наталья Францевна?

Учительница укоризненно покачала головой.

— Я не разделяю вашей радости. Когда человек наказан, в него не кидают камнем. Стыдно, товарищи!..

Жалеть Скворечню?!. С этим Сережа не мог смириться.

— Наталья Францевна, а ведь камень-то чуть в вас не прилетел. Знаете, что он в жалобе писал?..

— Гнилой оппортунизм! — отрубил Чуплай. — Уж этому вы нас не учите!..

Кажется, в первый раз она не смогла убедить молодежь, сегодня старую учительницу учили ученики.

Не сразу класс взялся за работу. Сережа рассеянно писал формулы. Почему она не понимает того, что понимают все ребята? Верно Чуплай сказал, очень добрая, себе во вред. И вспомнил слова отца: «Гражданская война кончилась, а внутри, как котел, бурлит». Но чего добивается Назар Назарович?

— А где Рая? — спросил Валька.

Сережа поднял голову. На парте, за которой сидели Рая с Клавой, лежали раскрытые тетради, а девушек не было.

— Кто Раю тронет, голову оторву! — отрезал Чуплай.

Скворечня нигде не показывался, и только вечером ученики увидели его, когда он в дождевике, с маленьким чемоданчиком уходил из городка. На футбольном поле шла жаркая схватка, вдруг мяч покатился на дорогу, и никто за ним не побежал. Заметив играющих, Назар Назарович замедлил шаг, хотел свернуть в сторону, но не успел. На него смотрели десятки глаз, ни на одном лице он не увидел сочувствия. Он никому не сказал «До свидания!», и ему никто не сказал этого слова.

Сережа с Валькой шли дежурить на электростанцию, их догнала Элина.

— Тебе нельзя, Сережа, заменить дежурство? Раю бы проведать. Она весь день не в себе.

Сережа вопросительно поглядел на Вальку.

— Иди, иди! — без слов понял тот. — Один механику помогу.

В квартире Скворечни было пустынно и тихо, на стене одиноко тикали большие часы.

— Где же Рая? — удивилась Элина.

Они нашли ее у Евдокии Романовны. Опустив голову, Таратаечка сидела за столом, перед ней стояла тарелка с супом, но ложка была сухая. Рядом Чуплай сосредоточенно разглядывал цветок на чайной чашке, словно это было очень важное дело.

— Опять гости! — обрадовалась повариха. — Проходите! Чего у порога стали? Суп будете есть?

Клава хотела поставить тарелки, но Сережа с Элиной отказались и сели у окна, Евдокия Романовна показала глазами на Раю: не напоминайте, мол, ей об отце, и стала спрашивать Чуплая:

— Чего ты, Яшенька, в ликвидаторы неграмотности пошел? Нетто учителем места не нашлось? В свою коммуну охота? Так ведь пожилых хуже маленьких учить.

— Хуже ли, лучше, а надо. Спасибо за чай, Евдокия Романовна. По-нашему — тау!

Повариха неуверенно качнула головой.

— Путь-дорога, если хочется. А Клаву с Раей в Старый Абанер назначили. Там школа открывается. Я рада. Неподалечку здесь. А ты, Линушка, куда? В городскую школу? Хорошо, вместе с тетенькой будешь.

Евдокия Романовна расспрашивала, словно выпускники были ее сыновья и дочери. А Сережа боялся, как бы она не спросила его о назначении.

— А Фиму в самом Абанере оставляют. Знаете, ребята, у Евникии опять удар был. Теперь она не пьет, не ест, Фима с ней замучилась.

Разговаривали долго, но ни разу не вспомнили о Назаре Назаровиче. Рая глядела невидящими глазами, а потом сказала, что пойдет к себе, Чуплай пошел ее проводить.

— Что ни говори, жаль девочку! — вздохнула Евдокия Романовна. — На что озорница Раечка, а как убитая. Спасибо Чуплаю, на минуту от Раи не отходит.

— Скажи, мама, Назар Назарович всегда таким был? — подняла настороженные глаза Клава. — Ведь ты у них… у его отца в работницах жила?

Евдокия Романовна вспыхнула и почему-то рассердилась. Сережа заметил, как вздрогнули загорелые руки и чуть не выронили тарелку.

— Каким таким?.. Может, еще похуже. Не стоит он того, чтобы о нем разговор вести. Не спрашивай, Клавдия!.. — Она не договорила, в сердитых глазах заблестели слезы.

Наверно, Клава напомнила о чем-то очень мрачном, разбередила старую рану.

Вон как! Евдокия Романовна была у него прислугой!..

Сереже казалось, что после того, как не стало Скворечни, даже солнце в Абанере светило ярче. Дела учебной части вела Наталья Францевна, а хозяйство городка Бородин временно поручил Евдокии Романовне.