Иван Сабило - Пробуждение

«… вязан… вязан…» — эхо в ответ.

«Меня точно отвяжут. Я же многим рассказал о тайнике, неужели они там не сообразят, где я, раз меня нет дома. Конечно сообразят. И наполеоны, и Виктор, и сам Анатолий Дмитриевич скажет, где я, когда узнают, что я пропал… Вот хотел ему помочь, а теперь сам жду помощи…»

Частые молнии освещали близкие деревья и кромсали огненными полосами небо. Вдруг одна из молний полоснула ближнюю сосну. Она вспыхнула белым огнем и тут же погасла.

Дождь внезапно кончился. Начиналось утро. С деревьев долго стекала вода. Каждая капля, попадавшая на лицо и шею, обжигала холодом. Проснулись невидимые птицы, и лес наполнился многоголосым гомоном. За верхушками деревьев вставало далекое солнце. Его пока что негреющие лучи коснулись ветвей желтым, будто электрическим светом.

Шульгин вздохнул и потянулся на этот свет. В позвоночнике что-то хрустнуло и заболело. Руки больше не принадлежали ему. Казалось, отойди он от сосны, они так и остались бы привязанными к дереву.

И все же утро пришло с надеждой. Теперь можно было не только ощущать себя, но еще и видеть мир, который тебя окружает… Бабочка на коричневом стволе сосны проснулась, наверное, сейчас взлетит. А там — дятел, нарядный, яркий, начинает долбить сучок. И все они вольны и свободны!..

— А-а, — закричал Шульгин. — Кто-нибудь, спасите!.. А-а!..

«И этот гад мне покупал конфеты и дарил подарки! Говорил, что до войны был сонным, а началась война — проснулся сразу полицаем. Ложь это, ложь!. Он и до войны был полицаем. Он убил девушку… Он и меня убил! — стонал Шульгин и рвался от дерева. — Даже теперь я могу погибнуть от его тогдашней подлости. Он всегда был полицаем и холуем, а я решил ему помогать… Не может, не может человек до какого-то события быть одним, а после — другим. Если я Шульгин, то будь война — не война, я останусь Шульгиным, а не превращусь в Устинова или в кого-то другого, кто способен предать…»

Он перестал рваться, прикоснулся затылком к дереву и подумал: «Как это я — вдруг взял и выдал Витковскую? Что же я тогда? Как быть потом?..»

Послышался тонкий звенящий звук — будто крохотной циркульной пилой пытались пилить толстое бревно. Эта пила противно визжала, приостанавливалась и снова начинала визжать. Шульгин перестал дышать.

«Ох, сволочи, что они сделали?! Прикончили бы сразу», — подумал он. От страха и омерзения у него задрожал подбородок.

Из-за спины вылетел комар. Покружился у правого уха и уселся на щеку. Наконец успокоился и запустил хоботок под кожу.

Резкая щемящая боль заставила Шульгина рвануться от дерева. Но это было напрасно. Только чаще забилось сердце. Он крутил головой, чтобы согнать насекомое. Но комар не улетал. Постепенно боль чувствовалась все меньше и меньше. Комар напился, сколько пожелал, и медленно оторвался. Тяжело, будто бомбардировщик, полетел на лист орешника. Сел, и его брюхо красной дрожащей каплей сверкало под солнцем.

Тут же на лицо сели еще два комара, потом еще несколько, и вот уже целой тучкой вьются у глаз. Они визжат, будто сирены пожарных машин, и по-хозяйски размещаются на коже.

И теперь уже не было никаких сил выдержать. Шульгин закричал, пронзительно, страшно, с плачущим надрывом. А издали ему отвечало ехидное эхо…

Лицо горело так, словно к нему поднесли пылающий факел. Кричать Шульгин больше не мог — обессилел и охрип.

Он перестал мотать головой и сквозь тучу комаров увидел двух птичек. Они громко верещали и, быстро махая крыльями, зависли почти на месте в полуторах метрах от земли.

Но птицы не обращали на него внимания. Они по-прежнему крикливо летали над землей. Шульгин увидел в траве змею. Извиваясь, она ползла в его сторону. Темная головка, приподнятая от травы, казалось, смотрит ему в глаза.

«Все правильно!. Пока я был силен и свободен, ты не осмеливалась приблизиться ко мне. А теперь, когда со мной случилось это… Ползи, гадина, ноги у меня свободные, хоть тебя раздавлю!» — сказал он, желая, чтобы змея действительно подползла к нему. Хоть с ней он еще мог бороться.

Змея не обращала внимания на крики птиц. Казалось, она их не замечала. И вот уже до дерева, где стоял Шульгин, остается несколько метров.

«Ближе, ближе, — шептал Шульгин. — Но что это?..» Она остановилась и повернула крохотную головку в сторону. И тут же в траве появился какой-то серый комок. Он бросился на змею и схватил ее прямо за голову. Это был ежик. Змея извивалась и била своим телом по колючкам.

Он видел, как она слабела в борьбе, как ее хвост все медленнее поднимался и падал на траву. Птички уселись на ветку и замолчали.

«Молодец, еж, ты пришел вовремя. Но ты не спасешь меня».

Шульгин не мог ждать, что кто-то появится просто так, без его зова. Он снова стал звать на помощь. Его хриплый голос пропадал сразу за деревьями.

И вдруг… Что это? Откуда они здесь?

Он увидел троих. Они услышали его крики и шли на помощь. Деда он узнал сразу — тот ехал с ним в автобусе и одолжил лопату. И теперь под мышкой он держал петуха. Вместе с ним к Шульгину подходили две девочки в газетных пилотках.

— Ох ты, братка, хто ж тебя так? — спросил дед, разглядев, что Шульгин привязан. — Анютка, возьми ветку и адгани камарье.

— Деда, вожык пабег, — сказала другая девочка.

— Не да вожыкав тяпер… Хто ж тебя так? Чаму привязан?

— Спасибо вам, родные, — шептал Шульгин. — Спасибо…

— А я и то думаю: хлопец як хлопец, абящав племянницы лякарства даставить и не явився. Пайду, думаю сабе, пашукаю… Ох, брыдоты, увесь твар абъели — живого места няма. Смялей махай веткай, бачыш, камарьё не баицца, — сказал он и достал перочинный нож.

— Их нужно остановить, — простонал Шульгин. — Их двое и пистолет.

— Пачакай, герой, у сяле участковому расскажаш.

Дед передал петуха девочке и разрезал шнур. Шульгин упал на колени и ткнулся лицом в траву.

— Мне страшна, деда, — пропищала меньшая.

— Ничога, не бойся. Зараз ён очухается. Давно стояв?

— Со вчерашнего вечера, — сказал Шульгин и поднес руки к лицу. Распухшие, красные, они не слушались и только дрожали. — Спасибо вам, — сказал он и взял деда за руку. — Спасибо…

— Буде, буде, выпей вот малака, — предлагал дед и двигал высокий термос Шульгину. — Я и то думаю сабе: хлопец як хлопец, абящав племяннице у Ленинград лякарства даставить, а тут няма и няма.

Шульгин взглянул на меньшую девочку. У той на ресницах дрожали слезы — вот-вот рухнут ручьями по щекам.

— Спасибо тебе, — улыбнулся он ей…

Когда пришли в деревню, дед бросил петуха в огород и привел Шульгина к фельдшеру. Свою Анютку он послал за участковым, и вскоре за окнами раздался грохот мотоцикла.