Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

— Стой! — послышалось сзади.

Оглянувшись, Николка увидел, что солдат бежит за ними, на бегу досылая патрон в винтовку.

— Стой, стрелять буду!

Паровоз товарного состава, мимо которого они бежали, окутался паром и забуксовал. Лязгнули буфера.

— Сюда! — скомандовал Егорыч, схватил ребят за руки и увлек их за собой.

Только они выскочили из-под вагона, поезд тронулся. Преследовавший их солдат беспомощно топтался по другую сторону пути.

Когда поезд, дробно постукивая колесами, выкатился за пределы станции, оба мальчишки были уже в густом кустарнике за депо, а Егорыч, пригнувшись, сидел в тамбуре одного из уходящих вдаль вагонов.

Прошло немногим больше месяца с того дня, как Николка поселился у тети Тони. В городе было неспокойно: бесчинствовали не столько сами чехи, сколько распоясавшиеся белогвардейцы. Повсюду шли повальные обыски и откровенные грабежи. Каждый раз, возвратясь с базара, бабушка приносила всё более и более тревожные вести, а однажды она вернулась особенно встревоженная.

— Сказывают, намедни мальчишки какие-то большевику из тюрьмы бежать помогли. Теперь мальчишек этих беляки по городу разыскивают, — сообщила она.

Тетя Тоня с тревогой взглянула на ребят; от ее внимания не ускользнуло, как переглянулись они и потупились.

— Ладно, — подумав, сказала она, — спрашивать вас я ни о чем не буду, только оба завтра же пойдете с бабушкой в деревню. Так будет спокойнее…

Из дома вышли все четверо. Пыльная, похожая на деревенскую улица вывела их в поле. На городском выгоне лениво бродили коровы. Вдалеке чернела полоска леса. Около последнего домика тетя Тоня остановилась.

— Ступайте с богом, а я обратно пойду, — сказала она.

Долго шли полем. Тонкая дорожная пыль набивалась в рот и жгла глаза. Ребята притомились, замолкли. Только бабушка шагала все так же, легко опираясь на посошок. Наконец подошли к лесу; он встретил их прохладой, шелестом листвы и птичьим гомоном. Вскоре в просветах между деревьями замаячили избы большой деревни. Внизу под обрывом широко разлилась река, за ней ярко зеленели пойменные луга с темными островками кустарников.

— Ну вот и пришли, — сказала бабушка толкнув маленькую зеленую калитку. — Эй, хозяева, встречайте дорогих гостей!

Из избы вышла женщина, за ней, осторожно ступая босыми ножками, выкатилась девочка лет шести. Увидев незнакомого ей Николку, она засмущалась и спряталась за материнскую юбку.

— Загостились вы, мама, загостились, — сказала женщина, шагнув навстречу бабушке и обнимая ее. — Я уж и не знала, что подумать… Да проходите же вы в дом-то, проходите! Сейчас самоварчик поставим, яишенку сделаем…

Горница была чисто прибрана. Сладко кружил голову сытный запах свежеиспеченного хлеба.

Полчаса спустя все уже сидели за столом.

— Ну вот, — говорила тетя Катя, разливая чай в толстые зеленоватые стаканы, — а я-то думала, кто мне поможет сено убрать.

Муж младшей бабушкиной дочери Кати, Ваня, еще не вернулся с войны, и все хозяйство, в основном, лежало на ее плечах.

На другое утро собрались за сеном. Николка поразился, с какой ловкостью бабушка завела кобылу Красавку в оглобли, насунула на нее хомут, затянула супонь.

— Ну садитесь, соколики! — скомандовала бабушка.

Ребята забрались на телегу, а тетя Катя с маленькой Дуськой остались дома. Ехали лесом, по заросшей травой дороге. Из травы выглядывали ромашки и крупные лесные колокольчики. Николка сидел рядом с бабушкой на передке, с вожжами в руках, гордый тем, что ему доверили такое ответственное дело.

— Правь, правь, Николенька, — говорила, улыбаясь, бабушка, — учись. Может, когда паровозом али еропланом править придется.

За телегой бежал маленький жеребенок-стригунок. Он то трусил рядом, то забегал вперед, то надолго отставал. Тогда Красавка останавливалась, кося глазом, поворачивала голову и тонко, призывно ржала. Ехать пришлось с версту, не больше. Деревья расступились, и они выехали на большую поляну, на которой стояло несколько ладно сметанных стожков. Нагрузив воз, тронулись в обратный путь. Николке, как гостю, уступили самое почетное место на верху воза.

До чего же приятно ехать на высоком, как дом, возу по узкой лесной дороге, оставляя на цепких придорожных кустах клочки пахучего лесного сена! Николка представил себе, что летит он над лесом на сказочном ковре-самолете. Вскоре «ковер-самолет» прибыл по месту назначения и дружно, вилами был перекинут на сеновал. Сделав третью ездку, ребята сбегали на реку, поплескались в холодной, обжигающей тело воде и пошли обедать.

Так началась для Николки его крестьянская жизнь. Работящий и серьезный мальчик быстро сумел покорить бабушкино сердце. За что бы он ни брался, все у него получалось ладно и быстро. Даже смешливый и немного безалаберный Кит как-то посерьезнел под его влиянием.

В свободные от работы дни ребята брали удочки, садились в маленький ялик, на борту которого Кит ярким суриком вывел гордое название «Аврора», и плыли в заросшую камышом и стрелолистом протоку. Ловили рыбу, купались, до седьмого пота жарились на горячем песке. Домой возвращались, когда солнце уже касалось краем верхушек деревьев. Бабушка чистила большеротых красноперых окуньков и серебряную плотвичку и хвалила ребят:

— Вот умники! Вот добытчики! Рыбки сколько принесли. Наварю ушицы, глядишь, денек и прокормимся.

Однажды, в тихий предвечерний час, ребята возвращались с рыбалки. Кит дремал, развалившись на корме, а Николка не спеша греб. Охваченные осенним пожаром, осины отражались в гладкой поверхности заводи. Ялик плыл под берегом, слегка морща воду. Разноцветные блики долго еще перебегали с места на место, постепенно успокаиваясь за кормой.

— Эй! На «Авроре»! — вдруг крикнул кто-то. — А ну правь сюда, к берегу!

Николка поднял глаза. На узкой отмели, под обрывом, стоял матрос в тельняшке и бескозырке. На поясе у него болтался маузер в деревянной кобуре. Своим обликом матрос напомнил Николке Егорыча: такое же открытое рябоватое лицо, та же коренастая фигура и манера стоять чуть расставив ноги. Николка тормознул веслом, и ялик, описав дугу, ткнулся носом в песок. Матрос шагнул в лодку, оттолкнулся от берега и тоном приказа произнес:

— Правь на ту сторону, хлопцы! — И, словно извиняясь, добавил: — Позарез мне туда нужно, а амуницию мочить неохота.

— А я вас за Егорыча принял, — сказал Николка, налегая на весла.