Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

…Приближался декабрь, новый сезон. Начиналось бразильское лето, близилось время рождества, сезон переполненных пляжей, появлялись первые признаки приближающегося карнавала. Всё это еще сгущало чувство одиночества, наполнявшее Мануэлу и не отражавшееся никаким, видимым для других, образом на ее спокойном лице.

— Пора спать, доченька.

Уложив ребенка, прикрыв его, Мануэла подошла к окну. Снаружи была ночь, холодная и прекрасная, первая ночь после конца зимы… Мануэла отступила в глубь комнаты, прибрала какие-то вещи, набросанные на стульях, снова села за швейную машинку. Надоело это вечное шитье… За окном, на море, рыбачья лодка вошла в полосу луны и погасла вдали в темноте. Мануэле хотелось выйти из дому, прогуляться по городу в этот субботний вечер, рассеяться немного.

По пляжу, мокрому от недавнего дождя, об руку гуляли влюбленные. Они, казалось, прятались в тумане, недвижно ожидая, пока пройдет дождь, а теперь опять вышли продолжать свою вечную прогулку.

Когда уже Тати пойдет в школу? Если отдать ее воспитанницей и брать домой только по воскресеньям, будет легче, свободнее. Но малышке всего шесть лет. Ребенок — всегда препятствие. Может быть, отвезти ее жить к тетке, за город? И где теперь ее отец? Покинул их, даже не знает дочери.

Портниха перевела взгляд на кровать, где спала Тати, и мотнула головой, отгоняя мрачные мысли. Нет, этого делать нельзя… Ребенок не виноват, что у матери не сложилась жизнь. Отдать ее строгой тетке было бы преступлением. А в приют — и того хуже…

Мануэла давно уже разочаровалась в своей судьбе, но всё еще смутно ждала счастья. Только счастья всё не было, и годы проходили. Как пустые поезда. В больших глазах Мануэлы застыл какой-то странный свет. Не прямой, как прожектор, сразу находящий нужный предмет, а какой-то глубокий, словно втягивающий в свою глубину окружающий мир. И когда она проходила по улице, люди оборачивались, привлеченные этим светом. Стройная походка, мягкие движения… Те, кто не слыхал ее голоса, думали, что он, наверно, такой же бархатный и нежный, как ее взгляд. Фигура ее вверх от талии была хрупкая, но ноги были крепкие, словно привыкшие крепко ступать по земле через ямы и кочки. Неудача в жизни сделала ее скрытной, но всякий, кто внимательно посмотрел бы на нее, подумал бы, что в этой женщине скрыта огромная потребность любить и быть любимой.

В этот вечер, пока Тати спала, мать ее думала о том, как хорошо было бы пройтись сегодня вечером по городу, ни о чем не думая, об руку с любимым человеком…

— Мамочка, ты меня любишь?

Мануэла испугалась. Она совсем забыла о дочери, о самом ее существовании. Как странно, что именно в этот момент Тати задала свой неожиданный вопрос!

— Ты разве не спала, доченька?..

— Скажи, мамочка: ты меня любишь?

Почему она молчит? Какая странная.

— Спи, девочка. Посмотри: Каролина уже сны видит.

— Так любишь?

Тати обняла Каролину и притворилась, что спит. Мануэла стала раздеваться. Почему мама всё молчит? А она такая красивая, мама. Красивее всех богатых заказчиц, которые приходят мерить платья… Как фея…

И теплая. Когда холодно, стоит только взобраться к ней на колени — и сразу делается тепло. Всем удалась! Жалко вот, что разговаривает только со взрослыми.

В день рождества улица проснулась вся звенящая звоночками, и десятки детских велосипедов заездили вдоль и поперек, новенькие и блестящие. Никто из детей не захотел одолжить Тати свой велосипед.

Сидя на скамейке, с завистью глядя на развлекающихся детей, она возмущалась Дедом Морозом, который ничего ей не подарил. Она еще с прошлого года была на него обижена. Злой старик приносил подарки только богатым детям. Надо пожаловаться на него маме… Тати встала со скамейки и пошла прочь, ведя за руку негритяночку Зули, которая тоже осталась без подарка. Подошли еще три девочки, грустно наблюдавшие за весельем издали, сося палец. Непонятно, почему мама, которую все слушаются, не поговорит с Дедом Морозом и не скажет ему, что нельзя обижать детей. Одна заказчица обещала как-то подарить игрушку, но больше не пришла… Идеал у Тати был, однако, совершенно определенный — велосипед. Не получив оного, она вынула из ящика Каролину и Жере и решила удовольствоваться ими. Мануэле стало жаль своего заброшенного ребенка. Горько было смотреть, как девчушка обнимает Жере, от которого уже одни лохмотья остались. Она решила отправиться с ней на холм Санта Тереза. Там, наверху, какой-то пожилой португалец заинтересовался девочкой и забавлял ее, пока мать любовалась океаном. Когда сошли с трамвая, поздним вечером, девочка уже спала на руках у матери.

По правде сказать, с трамвая сошла одна Мануэла, ибо дочь ее съехала на велосипеде, роскошном велосипеде с мягким сиденьем, какого не было ни у одного ребенка с их улицы. Толпа детей, расступись, давала ей дорогу, провожая ее восторженными взглядами… А Тати ехала, гордо звеня своим звоночком, вдохновенно бледная, и завитки ее волос плясали на ветру… Какое наслаждение доставляла ей езда!.. Трамвай подошел к Виадуто, матери пришлось разбудить ее: надо было пересаживаться. Эти несколько минут до пересадки были единственным временем, когда Тати ехала в трамвае, да и то торопясь уснуть, чтоб во второй раз взяться за руль своего мягкого, быстролетного, призового велосипеда. Негритяночка Зули ехала сзади на крупе…

Прошло еще несколько дней. Близился Новый год. На улицах царило веселье, и в преддверии праздника люди заняты были радостными хлопотами. Покупки, объятья, заказы, приглашения… И — спешка. Казалось, весь город твердо был уверен в том, что через несколько минут будет в полном составе счастлив. Заказчицы Мануэлы торопили ее, чтоб скорее заканчивала их платья и маскарадные костюмы. Портниха работала не покладая рук, сама доставала кружева и прочую мелочь на отделку, выбирала фасоны.

Тати подолгу не сходила теперь с подоконника, наблюдая море и жизнь города. В небоскреб входили сотни пакетов и свертков. Кому их несли? Что в них такое? — задавала Тати вопросы самой себе. Хорошо б раскрыть да и посмотреть! Хоть один…

На улице, за окнами автобусов и трамваев, мимо девочки неслись какие-то огромные непонятные боги, которые никогда не играют и вообще неизвестно чем заняты — Тати не удавалось проникнуть в эту тайну. По пляжу гуляли нарядные богини…

Некоторые из этих богинь почему-то имели обыкновение не платить портнихе. Мануэла несла убытки. Домовладелица знала об этом. Но почему-то пришла объявить, что не может больше ждать квартирной платы, и так уже много задолжали:

— Вы понимаете, милая? Я не хочу никому выражать недоверия… Боже упаси… Но ведь налоги… Сами знаете… Потом, год кончается, праздники на носу, мои дочери хотят повеселиться… Всё расходы… Жизнь дорога, сами знаете…