Доан Зиой - В джунглях Юга

— Добрый вечер, хозяюшка! Боже, в такую грозу попали, чуть не утонули! Так устала, но к вам как войдешь — сразу все точно рукой снимет! — раздался звонкий смех жены Рыбного Соуса, и она сама, в шелковой блузке цвета морской волны, показалась на пороге.

— Уже ели что-нибудь или подать? — приветливо спросила Толстуха, поднимаясь с лежанки, и подкрутила повыше огонь лампы.

Женщина потянулась как кошка, выгибая спину, глянула в сторону кухни, потерла свои белые, холеные руки и села.

— Спасибо, если б еще и не ели, так совсем бы не выдержали. Вот только от супа горяченького не отказалась бы.

— Сегодня у меня целый день было закрыто, совсем не торговала. Есть только рыба с перцем. Я пожадничала, наготовила много, а съели самую малость…

В харчевню, согнувшись, вошел Соус с бутылкой французского вина под мышкой и со связкой сушеных каракатиц.

— Эй, разогрей-ка их, — сказал он, разглядев меня в темноте кухни.

И, не дожидаясь моего ответа, вошел в кухню и сунул связку прямо мне в руки. Зажав под мышкой бутылку, он достал сигарету и чиркнул зажигалкой, быстро окинув кухню своими зоркими глазками.

Я раздул веером угли докрасна, разогрел каракатиц, взял лимон и толченый перец и вынес им.

Соус попросил дать ему вина и, усевшись на уголке стола, стоявшего у входа, принялся жевать каракатиц, макая их в вино. Его жена устроилась за столом в глубине харчевни, у самой стены. Увидев, что она налила в стакан французское вино и добавила туда сахар, я поспешил поставить перед ней мисочку с кипятком.

— Какой услужливый мальчик! Тебе бы в богатых домах боем служить, а не подавальщиком в харчевне! — похвалила она.

Совсем как в прошлый раз, когда она готовила «лекарство от простуды», она поставила стакан с вином в мисочку, холеными пальцами проворно раскрыла складной нож, отрезала ломтик лимона и бросила в стакан.

— Отдыхайте пока. А я пойду искупаюсь, что-то жарко больно, — вздохнула хозяйка.

Она прошла в комнату, взяла одежду и, выходя, приказала мне:

— Вымой рис, поставь суп вариться, да смотри, чтоб не густой получился.

Я быстро все сделал и сел у печки. Это было мое самое любимое место: здесь я мог и отдохнуть и спрятаться от посторонних глаз, в то время как мне отсюда была видна почти вся харчевня.

Сейчас из своего убежища я видел, как Рыбный Соус, торопясь, выпил одну за другой две рюмки и принялся жевать каракатицу. Глаза его не отрывались от дверей. Мне показалось, что сегодня он ведет себя как-то странно. Обычно, когда в харчевне кто-нибудь был, Рыбный Соус сидел, уставившись в свою рюмку. Он никогда ни с кем не разговаривал и ни на кого не смотрел, только время от времени окидывал все вокруг быстрым, как молния, взглядом. Сегодня же взор его был прямо-таки прикован к дверям.

Мне не было видно, чем занята его жена. Я вдруг подумал, что она, видно, много может выпить. Ведь за два дня это была уже вторая бутылка, которую я видел. Конечно, это совсем не лекарство от простуды, как она уверяла. Лекарство пьют, зажав нос, одним дыханием, и не смакуют маленькими глоточками. Ее холеные руки совсем не похожи на натруженные руки жены бедняка. Вот у тех, что прогуливаются под зонтиками и жалуются на отсутствие пресной воды для купания, у них точно такие же и руки и манеры. Но откуда все это у жены полунищего торговца рыбным соусом? Нет, тут что-то не так. Наверняка вся ее нищенская одежда только маскировка.

«Интересно, что делает сейчас эта женщина?» — гадал я, глядя на огонь. Потом, поколебавшись немного, я решился, тихонько встал и выглянул из кухни.

Женщина, склонившись над столом, что-то писала на маленьком листке, вырванном из записной книжки, в которую она обычно записывала ежедневный доход. Стакан с вином стоял нетронутый. Я заметил, что над мисочкой, в которой он подогревался, не видно больше пара. Тогда я решил, что можно увидеть, что она пишет, подойдя к ней с чайником как будто для того, чтоб долить в мисочку горячей воды. Я взял чайник и, сдерживая дыхание, на цыпочках подкрался к ней и заглянул через плечо.

На листке красивым почерком по-французски было написано: «СБ—15—5—1946». Два регулярных взвода, вооружены полностью. Один пулемет. Возле храма — отряд самообороны, вооруженный примитивным оружием. Деревня Дапда — смешанный взвод; 10 винтовок, несколько десятков самодельных гранат. 15—5 — проходил большой военный чин. Армейский продотряд направился к Тхойбиню…»

Нижние строчки не были видны из-за волос, рассыпавшихся по ее плечам. Я вытянул шею, стараясь разглядеть их. Сердце мое громко стучало. Вдруг она оглянулась. Я так вздрогнул, что чуть не выронил из рук горячий чайник. Испуг, мелькнувший в ее глазах при виде меня, исчез, но острый, как игла, взгляд впился мне в лицо.

— Ты что же это подглядываешь? — приглушенно сказала она и сжала зло задрожавшие губы.

Рыбный Соус, который стоял в дверях, обернулся. Я думал, что он сейчас кинется на меня и схватит за горло. Но он стоял на месте и выжидательно смотрел на женщину.

Я успел прийти в себя. До сих пор не понимаю, как мне удалось тогда так ловко выкрутиться. Я решил разыграть дурачка, почесал за ухом и с глупым смехом сказал:

— Как вы красиво пишете! Каждая буковка точно вырезана, и строчки ровные. Еще красивее, чем пропагандист Шау.

— Ты прочитал? — спросила она, расширив глаза и тщетно пытаясь скрыть свой гнев.

— Так вы ведь не по-нашему вроде пишете, я все равно не понимаю. Я и так-то по складам еле-еле читаю, а считать умею только до ста.

У нее вырвался облегченный вздох.

— Дети не должны подглядывать, когда взрослые пишут, ясно? Это невежливо.

Я подобострастно захихикал:

— Я вот горячей воды принес! Просто у вас буквы такие красивые, что я загляделся. Пропагандист Шау… когда он пишет, я всегда у него за спиной стою, только он не ругается…

— Ну ладно, ладно, — спохватилась она, — поменяй воду…

Потом поморгала ресницами и с деланным безразличием добавила:

— Это я записываю, кто у нас сегодня в долг купил. Пишу на новой письменности, ты ее еще не знаешь. Вот, — она поднесла листок к лампе, — видишь, цифра «15» — это недоплачено пятнадцать пиастров… А цифра «5» означает, что через пять дней отдадут эти деньги, понял?

— Ага, понял! — закивал я.

Она решила схитрить, но, пока мы с ней разговаривали, мне удалось прочитать последние строчки. Там было написано: «Лучше всего атаку начать часа в четыре утра. В карауле четверо: две винтовки двенадцатого калибра. Взять живыми. В случае большого дождя можно перерезать дорогу на поле и неожиданно ударить днем».

Я заменил в мисочке воду и, хотя теперь у меня начали дрожать руки, еще задержался немного для вида у стола и попросил ее: