Юрий Сальников - Человек, помоги себе

— Да, надо сходить к Нечаевой. Вот и Юлия тоже просила: приведи беседовать.

— Ну и когда же ты сходишь?

— Успею. Не на пожар.

— Именно — что пожар. Надо уговорить — чтоб сегодня в ресторан не ходила.

— Ну, это — уговаривай не уговаривай. Солнце без петуха всходит.

— По-твоему, нечего вмешиваться?

— Зачем шумишь? Сказала: ребята плохие? А в ресторан-то не с ними идет?

— Какая разница. А Динка?

— Один цветок — еще не весна.

— Послушай, Маратик. Оставь свои восточные мудрости для лучших времен. И хочешь знать — с Ларисой уже не весна, а осень, зима и снег, вьюга, замерзнуть можно!

— Да что ты паникуешь? — Он отбросил в сторону кисточку. Спокойный, спокойный, а взорвется — хоть шашлык на щеках жарь. — Научилась у своей Виктории Еремеенко — все вам сразу подавай!

— А ты долго раскачиваться любишь, — сказала я, сообразив, что не зря он сравнил меня сейчас с Викой — должно быть, досталось ему от нее за что-то. Вот и хороший вроде комсорг, а лентяй несусветный — приходится все время подгонять да подстегивать.

Он готов был уже пойти со мной, да тетя Ася попросила помочь по хозяйству. «Подождешь?» — спросил он.

Я не хотела маячить перед Динкиными глазами в магазине. Как комсорг он должен был встретиться с Нечаевой один на один. И поговорить с ней по всей строгости. Мне хотелось лишь поскорее узнать, чем их разговор завершится. Поэтому я взяла с него слово: после встречи с Ларисой он зайдет ко мне. Или позвонит.

И ушла. На прощание тетя Ася все же вручила мне охапку пунцовых роз. Марат шагал со мной до калитки, вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Погоди! — Он побежал назад по асфальтовой тропке к кирпичному дому, прикрытому сеткой голых веток яблонь и груш. — Получай, — протянул он мне, вернувшись, листок. — Новое письмо от «бывуча» Заморыша. Тоже берем в летопись. А ты опять ответ сочини.

— Все сочиню, — сказала я. — Только сделай, как уговорились.

Он уверил:

— Лучше глаза лишиться, чем доброго имени!

«Дорогие ребята!

Если бы вы знали, как я обрадовался, когда получил ваше письмо. Правильно: такая у нас Аннушка! Из-за нее я и с вами будто давно знаком. А от нее я тоже получил — из Анапы: дочка лечится, все в порядке. И есть у меня теперь адреса моих товарищей — как вы зовете, «Аннушкиных «бывучей» — она прислала. Я написал уже Майе Федотовой, Герке-Козлику и Сереже Мосягину.

А вам пишу с особым чувством — потому что о школе вспоминаю с нежностью, даром что бросил ее, дуралей, с восьмого класса. И вот вы погрозились: «О своих недостатках расскажем потом». А я думаю: да какие у вас недостатки? Учись да учись — и вся недолга! Тем более что один из вас — математик, другой — физик, третий будет журналист, чуть не каждый, наверное, выбрал себе по вкусу, не то что когда-то я — кинулся со школьной скамьи в жизнь, не ведая, кем хочу быть, и трепало меня, как щепку, натерпелся из-за этого немало. Теперь хоть приткнулся. На такой технике работаю — душа поет! Специальность — и в «гражданке», для мирной техники, подойдет.

Жить интересно!

У нас сейчас проводят инспекторскую проверку. Вчера был случай: заступили мы в наряд по кухне, приготовились к обеду, вдруг открывается дверь, входят майоры, полковники и с ними генерал! Старшой наш по кухне, как увидел пышную свиту, побледнел, шепчет: «Ухожу, ухожу, ухожу». Встал и — боком, словно гусь, вытянув шею, сиганул через запасный выход. Я растерялся. И вокруг меня другие тоже. Смотрим друг на друга. Но я взял себя в руки да как гаркну: «Смирно!» И строевым к начальству. Начальство у двери — руки к козырькам. Я иду, а в мозгу мысль сверлит: ляпну что-нибудь не по уставу. Начал во весь голос: «Товарищ генерал!» Ну и дальше что-то насчет того, что происшествий нет, а на обед приготовлено то-то и то-то. Замолчал, но вижу: еще что-то ждут. Сообразил и добавил: «Дежурный по кухне сержант Заморыш!» Генерал улыбнулся: «Это ты — заморыш?» И этак руками вширь показал: «Глядите, как его в армии заморили». Все засмеялись, и я тоже. А сегодня во время учений генерал меня снова приметил. И похвалил. Выставили мне высший балл.

И еще благодарность объявили.

Пишу это не ради похвальбы, а чтобы сказать: обещали мне в связи с этим кратковременный отпуск. Вот съезжу к матери и заверну к вам, к Анне Алексеевне, хоть на денек, а заеду!

Так что, возможно, до скорой встречи!

Сержант Валерий Заморыш».

По идее — Марат Галустян должен лишиться глаза. Так как своего слова не сдержал.

Придумал объяснение: дескать, Ларису не нашел, а потому и к тебе не явился. И не звонил. «Все равно информировать не о чем». Лень было сделать лишний шаг или поднять трубку ближайшего автомата. И заставил бежать поздно вечером к нему еще раз. Не могла усидеть. Попутно заглянула к Ларисе — ее не было.

А когда вернулась домой, налетела на мамино замечание: «Где сегодня все время мотаешься? На месте не посидишь!» Вот и пойми: то — «сиднем сидишь», то — «где мотаешься?».

Только если по совести — да, замоталась. Весь день бегала, и главное — без толку.

И еще вдобавок выставила себя на посмешище. Когда утром я вошла в класс, ко мне подкатилась Сорока-белобока. Оказывается, ни в каком ресторане Нечаева не была, только в кафе, вдвоем с Динкой, и то не долго, потом они пошли в кино. Эту новость принес Бурков.

И Марат сделал мне выговор:

— Ох и паникерша ты, Ольга-джан. Накрутила с нечаевскими дружками: такие-сякие. А они — ребята как ребята.

Это было поразительно: он говорил Ларискиными словами.

— Кто тебе сказал?

— Бурков. Он же их знает.

Опять Бурков. «Фигаро здесь, Фигаро там». Я немедля подлетела к нему.

— Сивкин-Буркин, как же тебя понимать? Когда я спрашивала про Динкиных, ответил — «подонки». А Марату?

— Для тебя подонки, а для Ларисы, может, хорошие.

— Хорошие… Пьют и — в карты… И вообще неизвестно, чем еще занимаются.

— Почему неизвестно? Гвоздилов киномеханик. Терехин слесарит.

— Чернявый? Где же он слесарит? Сама слышала, как рыжий про него говорил — тунеядец. Ничего не делает.

Все, кто был в классе, с интересом следили за нашим разговором. Илья Шумейко даже рассудил:

— А вдруг и вправду подозрительные? Может, расследовать?

— Мы не милиция, чтобы расследовать, — возразил Марат.

— Вот именно, — поддержала его Вика.

— Но я же их видела! — вырвалось у меня.

— А Бурков тоже видел, — сказала Вика. — Почему мы должны верить тебе, а ему — нет?

«А почему вы должны верить ему? — хотела спросить я. — Разве он все правильно делает? Вот ты осуждаешь Нечаеву — такая она, сякая, а почему же этот твой хороший Бурков связался с ней? Что-то не сходятся у тебя, моя дорогая подруженька, концы с концами!» Но ничего такого я не сказала — не стала спорить с Викой. Тем более что Роза Алямова объявила: