Юрий Сальников - Человек, помоги себе

Н. Б. поклонился мне тоже с деланной серьезностью.

В общем, разыграли сцену встречи — как будто не сидели сегодня целый день в классе.

— А мы в кино, — ничуть не смутившись, объяснила Лариса. — Говорят, интересный — индийский.

— Изумительный! — подтвердила Вика.

— Потрясающий, — добавила я. — Захлебнетесь от удовольствия.

Зинуха, предчувствуя, что в дальнейшем ходе столь светской беседы возможны нежелательные осложнения, поспешила отправить милых дружков восвояси:

— Идите, идите, а то опоздаете. Да завтра-то в музей на выставку не забудьте! — крикнула им вслед (она у нас возглавляет культурно-массовый сектор).

Лариса в ответ на этот призыв лишь помахала издали, а Бурков даже не оглянулся. Все-таки воображала он!

Когда они скрылись за углом, я расхохоталась:

— Чудная парочка, гусь да гагарочка!

Вика взглянула на меня с удивлением. И мне стало неловко: кажется, становлюсь абсолютной дурой. Высмеиваю Ларису. А спрашивается, за что? За то, что Н. Б. пошел в кино с ней, а не со мной? Но, во-первых, еще вопрос: захотела бы я пойти с ним, если б он меня пригласил? А во-вторых, пусть вообще ходит с кем угодно и куда угодно. Только знал бы он, как эта Лариска в прошлом году перебывала в кино чуть ли не со всеми нашими мальчишками! Все они — смешно сказать! — поочередно влюблялись в нее один за другим. Будто эпидемию перенесли, честное слово. Конечно, она красивая, яркая, белые волосы по плечам рассыпаются, фигурка — что надо, платья — шик: одевает ее мамулечка — дай бог! Да что толку? Повертятся около нее ребята, повертятся и «остывают». Вот и Н. Б. С первых дней устремил на нее свои выразительные. Но еще неизвестно, чем это кончится.

— Ой, девочки, не знаю, сколько нас завтра на выставку явится? — забеспокоилась Зинуха. — Вдруг сорвется?

— Не сорвется, — успокоила Вика! — Олимпийцы придут.

Я поддакнула: конечно, наш Олимп — так мы назвали свой кружок любителей искусства — Аннушку не подведет.

Короче, разговаривали мы о том, о сем, но я не переставала думать о Н. Б. Старалась о нем не думать, а думала. И ведь главное, что меня волновало? Сказать смешно: увижу его завтра или нет? Придет он в музей или нет?

В музей он не пришел. И Лариса тоже.

Мы собрались, как и уговаривались, к двум часам.

Я чуть не опоздала. Во-первых, из-за соседей.

Интересные у нас соседи. Он — сержант милиции — Данилюк, она — мастер-швея на фабрике — Кошман. А сын у них, — десятилетний Вовка — выходит, Данилюк-Кошман. Но дело не в этом, а в том, что Кошман ужасно ревнует Данилюка. И когда у них начинается очередная баталия, мрачный Вовка приходит к нам готовить уроки. «Надоели, — говорит, — опять разбираются». — «А ты со своими приятелями не разбираешься?» — спрашиваю я его. «Это смотря в чем». — «У каждого возраста свое», — поучаю я, чтобы он не привыкал осуждать взрослых. В общем, веду с ним такую воспитательную беседу. Но сама считаю: Кошман зря мучает Данилюка. Он каждый вечер разъезжает по улицам, следит за порядком — профессия, можно сказать, героическая. А она со своей ревностью.

Сегодня воскресенье, и Вовка пришел не уроки готовить, а просто смотреть телевизор. Немного погодя прибежала и Кошман, плакала на кухне, жаловалась родителям. Вовка рвался туда, я не пустила. Мама потом сказала: «Чужая семья потемки». Я поправила: «Так говорят про чужую душу». В этой-то семье, по-моему, все абсолютно ясно. И уж что-что, а ревновать я себе никогда не позволю.

Однако задержалась я не только из-за соседей. Еще и потому, что села писать дневник. Правда, написала: всего одну фразу: «Что я за человек?» А просидела над раскрытой бежевой тетрадкой чуть не два часа, забыв обо всем на свете. Потому что этот вопрос в последнее время интересует меня, как никакой: сама-то я личность или нет?

Со стороны посмотреть — конечно: фигура! С первого класса примерная ученица, почти круглая отличница и активистка — кем только ни была. Звеньевая, председатель совета отряда, член совета дружины, бессменный редактор классной газеты. И уже печатаюсь в краевой «молодежке». Стихотворение мое передавалось по краевому радио!

Но есть ли у меня хоть малюсенький талантишко?

Что из того — напечатали в разделе «Проба пера молодых» два рассказика? Или прочитали один стишок в передаче для старшеклассников! Да пусть даже дали задание — сделать радиорецензию о выставке в музее! А вот разыскала сейчас в завале бумаг тот стишок, что сочинила летом у моря, когда смотрела на необозримый простор. Когда-то он мне безумно нравился. Сейчас же пригляделась: ужас! Абсолютно бездарный! «Космические страсти». «Бушуют рьяно». «Океан-гигант». Отвратительно!

Только и это не самое главное — стихи, рецензии…

Вот почему в классе не так?

Учителя, конечно, как прежде, ставят меня в пример — и по учебе, и вообще. А ребята… Для них, видите ли, какой-то новенький Бурков куда лучше! Герой! А Лариса Нечаева? С незапамятных времен учится шаляй-валяй. Но он-то задружил не с кем-нибудь, а именно с ней. Что же опять получается? Будь ты хоть семи пядей во лбу, а счастье проходит мимо тебя?..

У входа в музей уже собрались наши ребята, окружая Анну Алексеевну. Конечно, галдели. А она, весело смеясь, что-то говорила Марату Галустяну.

Аннушка пришла к нам три года назад, когда сама еще казалась совсем девочкой. Только прическа у нее и тогда была теперешняя, вполне «взрослая» — тяжелый пучок темных волос, на затылке. За три года на наших глазах в ее жизни произошли огромные перемены — появился Олег Иванович, была их свадьба, родилась Светланка. Но с нами Анна Алексеевна все такая же: требовательная, как учительница, и откровенная, как подруга. За эту ее откровенность и душевность мы платим тем же — дома того не скажешь, чем с ней делишься. Да и к Олегу Ивановичу мы привыкли — если собираем Олимп у них на квартире, он всегда участвует в наших спорах и часто ходит вместе с нами в кино и в музей. А со Светланой мы водимся чуть не с первого дня ее рождения. Вот и сейчас девочки забавляли ее. Только сегодня она не в духе — куксится, хнычет. Анна Алексеевна отвлеклась от разговора с Маратом.

— Устала, дочка?

— К тебе хочу, — потянулась та и, перебравшись с отцовских рук, уткнулась в мамино плечо.

— Опять нездоровится ей, — встревоженно сказала Анна Алексеевна, щупая девочке лоб. — Может, вернетесь домой?

— Пожалуй, — согласился Олег Иванович. Он — ученый, кандидат наук, селекционер, выращивает пшеницу. А похож на артиста Тихонова.

— Не хочу домой! — замотала Светлана кудряшками. — Хочу картинки смотреть.

— Картины будешь смотреть в другой раз. Сейчас пойдешь с папой.

— С тобой хочу!

— Анна Алексеевна, вы и правда идите, — сказал Марат. — Мы одни можем.