Ксения Львова - Настойчивый характер

- Что это наш Коплик приуныл? - мелодичным голоском вдруг заявляет.

«Наш Коплик!..»

- Я вас не трогаю, и вы меня не трогайте, товарищ дежурный комендант, - спокойно отвечаю я.

- В самом деле, Коплик, ты на меня серьезно обижен?

«Вот привязалась»…

- Я же тебя удержала от такого плохого шага,

«Она меня удержала»…

- Если хотите знать, то не вы меня удержали, а друг меня удержал, мой ближайший друг Антон Островский. И оставьте меня в покое, я больше не хочу с вами говорить.

- Нет, все-таки ты злопамятный, Коплик. Тяжелый у тебя характер. Вот Островский скоро уедет, кто, интересно, будет тебя удерживать?

- Ох, товарищ дежурный комендант, лучше будет для вас, если вы от меня отцепитесь.

- Батюшки! Он, кажется, готов заплакать. Интересная картина, честное слово.

Чуть-чуть я не швырнул в нее подушкой, так как в этот момент застилал свою койку. Я был дежурным, и находился в комнате весь день, вот она и привязалась со своим разговором.

- Скажи, Коплик, ты очень дружен с Островским?

Молчу. Достал чемодан и начал перекладывать свои вещи, чтобы дать понять ей, что я не желаю продолжать разговор.

- Напрасно ты дичишься. Я к тебе, как и ко всем ребятам, очень хорошо отношусь… Послушай, если у тебя случится какое-нибудь затруднение, я тебе заменю Островского.

«Она мне заменит Антона!..»

Я глянул на нее, и у меня аж передернулась верхняя губа.

- Батюшки! С тобой опасно слово сказать. Какой у тебя характер, Коплик!..

- Ну, и слава богу, что характер. Меньше будут лезть. Отходите!!

Покачала своей головой в овечьих завитушках и вышла.

До чего я стал злым тогда, сказать невозможно! Так у меня выливалась нечеловеческая тоска по Антону. Только на производстве и отдыхал душой. А работали мы здорово! После того как изжит был последний лодырь, то есть Семен Грунюшкин, группа работала, как часы. Зашел бы кто в цех и поглядел: вот расположились ровными рядами верстаки, и перед каждым верстаком по одному ученику. Тут же опоки, тут земля - все под рукой. Ни одного лишнего движения, ни единой проволочки. Как пришли, положили свои фуфайки и через пять минут уже приступили. Даже пусть выйдет из цеха мастер, ни один не сдаст темпа Антон, как поммастера, проверит взглядом - нет, и ему не находится предлога вмешаться, все в порядке.

Ребята равномерно утрамбовывают землю в своих опоках, хватко выдергивают из земли заформованную деталь, потом - за инструменты. Внимательно склоняются головы над кропотливейшей работой - выравнивать осыпи по краям. Сверкнет то там, то здесь нутромерчик. Опок не дожидается никто, они всегда в запасе.

Ведь наша группа формовщиков кладет основу всей работе завода. Это мы обеспечиваем литье, а без литья, как известно, станут все цеха.

Когда вы слышите на заводском дворе глухой звон, словно бубенчики - это сгружают литье. Значит, в тот день все цеха будут работать. А поэтому наш мастер сказал: «Это самая прекрасная музыка. Лучше этой музыки нет на свете».

Теперь эта музыка раздавалась беспрерывно, ибо и мы гнали, и рабочие гнали, а результат - перевыполнение программы и самолеты сверх плана для продвижения наших войск.. Вот отчего радовалась душа, и на производстве я забывал свою тоску.

Незадолго до отъезда Антона Ученый получил извещение из одной станицы под Краснодаром о гибели его матери. С ним стало что-то ужасное. Он совершенно замолк и даже весь почернел от горя…

Антон сказал:

- Надо окружить его заботой.

И мы окружили Сначала, правда, мы растерялись. Антон подсказал одному, другому:

- Разговори его, не оставляй в одиночестве… Почитай вместе газету или книгу… Купим ему сообща яблок. Позовем с собою в кино.

И наконец, внес предложение сделать Ученому от лица группы подарок. Мы купили шикарную украинскую рубаху с красными и черными петухами по вороту и преподнесли ее Коле. Он так глубоко растрогался, что даже не мог слова, вымолвить. Конечно, он догадывался, что это инициатива Антона, - ребята не такой уж сообразительный народ в смысле заботы о живом человеке. И вот вечером, когда потушили свет, он приближается к койке Антона (а моя койка рядом). И я слышу:

- Никогда я тебе этого, друг, не забуду. Желал бы вовек не сносить эту рубаху, и будет память о тебе. Вот ты уедешь… Если, в чем будешь нуждаться, напиши - и я немедленно удовлетворю… Не забуду я и того, что ты меня отвратил от воровства. Помнишь, ты поймал меня?.. Я намеревался очистить чемодан Лукьянова. Ты всего лишь одно слово сказал… Даже не ругался и не донес. Ты сказал: «Значит, ты братства не признаешь между ребятами и допускаешь, чтобы мы один другого грабили? А Лукьянов тебе доверяет. Как видишь, он даже не запер от тебя свой чемодан…» Ты сказал так и удалился, и я мог свободно забрать и дать тягу. Но у меня заговорила совесть. Я сложил все, как было, до единой тряпки и без оглядки пошел к мастеру и доложил, как все получилось. И этим я положил конец… Так что ты напиши обязательно, если что… Последнее от себя оторву…

Антон сказал Ученому:

- Иди, Коля, спи и не волнуйся. Напишу обязательно, если что… Я не сомневался никогда, что ты мне истинный друг.

Мне так было удивительно все это услышать, что я даже похолодел под стеганым одеялом, ибо от Антона эту историю не слышал, хотя и считался ближайшим другом…

Вот так каждый из нас с болью отрывался от Антона. И что в нем было особого? Просто безоговорочное доверие и, пожалуй, эта самая объективность, которая, как я уже позднее понял, внушает каждому человеку мысль о справедливости. А справедливость - это все.

Уезжал Антон в ослепительный майский день. Вся группа отправилась на вокзал с разрешения директора училища и директора завода, потому что мы обязались отработать. И сам мастер пошел.

На вокзале, когда уже должен был тронуться состав, случилось одно происшествие, которое всем врезалось в память.

Антон стоит у вагона, взявшись за поручни. Ударяет второй звонок (свистка главного кондуктора еще не было)… Вдруг с силой проталкивается между ребят Грунюшкин в своей исторической пилотке на левом ухе и сует что-то Антону в карман, завернутое в синюю тряпочку. Антон разворачивает… Часы! Те самые, черные, новенькие часы, присланные матерью.

Антон явно опешил.

- Ты что?.. Бери. Бери обратно!.. Ни в коем случае… Грунюшкин отскочил, сам как будто сильно испуганный. (Чудно!) И как крикнет:

- Спасибо за все!!

И-тягу! Да как дернул! В два прыжка перемахнул через пути, по перрону, и был таков.

Вот! Вот какой случай разразился перед самым отбытием Антона, что мы долго не могли опомниться. И даже поезд пошел, а мы все удивлялись.