Ксения Львова - Настойчивый характер

- Будешь покупать? - спросил Антон,

- Буду.

- На деньги.

Поманив меня, Антон предложил:

- Ступай, Павлуша, и незаметно посмотри, что он будет делать.

Грунюшкин насадил свой блин и вышел на улицу. Я - по другой стороне. Заходит в универмаг. Я следом. Направляюсь к противоположному прилавку и наблюдаю. Примеряет фуражку. Надел, смотрит в зеркало. Уставился и стоит, как истукан. Стоит минуту, стоит две, стоит три…

Продавщица говорит:

- Вы, словно, себя сто лет не видали, странные какие. Кажется ясно, фуражка вам к лицу.

Снял и начал разглядывать со всех сторон, даже понюхал - вот тип!

- Сколько стоит?

- Тридцать два рубля семьдесят три копейки.

- А дешевле у вас нету?

Продавщица молча берет фуражку из его рук и ставит обратно на полку. Грунюшкин надевает свой блин и - прямым сообщением на базар.

Там уж он походил! Толкучка невозможная, а он так и ныряет, так и ныряет. У одной торговки слопал два стакана простокваши. Расплатился, и дальше. У другой три пирожка с ливером уплел. У третьей покупает горсть орехов. Я еле поспеваю за ним. Этот прирожденный лодырь приобрел несвойственную ему живость движений. Ну, думаю, эта рыба плавает в своей воде. Наконец, меняет на каймак копченую рыбину, какую у нас давали на обед… На этом занятии я потерял его и вернулся в общежитие.

Часа через два кто-то из ребят объявляет, посмотрев в окно:

- Грунюшкин идет!

В группе почувствовалось напряжение.

- В фуражке?

- В пилотка

Все замерли.

Дверь открывается. Входит Семен Грунюшкин, и на одном боку его головы, вернее на одном ухе, прилепилась, словно совестясь самое себя, малюсенькая зеленоватенькая пилоточка.

- Фуражку купил? - отрывисто бросил Антон.

- Ага.

- Где она?

- Вот…

Снял и неуверенно подает. Антон взял в руки пилотку, повертел и бросид на стол.

- Лучше не мог найти?

- Да больно дороги^.

- А за эту сколько дал? - спросил мой брат Гриша весьма мрачно, а Грунюшкин его и так боялся, потому что он работал с ним в одном звене (плюс Ученый), и у них была постоянная склока.

- Со… тридцать восемь рублей. Вот четыре рубля сдачи… Может, не верите?

Все выразительно посмотрели на Антона.

Антон смерил взглядом длинноносое унылое лицо Грунюшкина с известными вам зелеными глазами, которые даже не мигали от бессовестности, и говорит тихо-спокойно:

- Такая фуражка стоит не больше восемнадцати рублей. Но мы все же тебе верим. Ты не знал цену, н тебя спекулянты малость обсчитали.

Ребята фыркнули, зная от меня весь ход событий. Грунюшкин смолчал. Растерянный, в каком-то странном раздумье он наблюдал, как группа с хмурой серьезностью по очереди примеряла его пилотку. Она едва прилеплялась каждому к голове, сколько ее ни старались растянуть. Наконец, последний, окончив примерку, нервно швырнул ее на скамью. Пока длилось это событие, никто не вымолвил ни слова.

Грунюшкин все это покорно переждал, затем подобрал свою новую спутницу жизни и, сдунув с нее пылинки, бережно повесил на гвоздь над своей койкой.

- Зачем ты так ему сказал? - наедине спросил я Антона.

- Меня так же воспитывал в детдоме «Счастье» Верошиловградской области один старичок, - ответил Антон. - Он меня бил доверием.

- Грунюшкину это не поможет, - возразил я. - Украсть общественные деньги, да еще так нахально врать! Подобного отпетого типа надо клеймить всенародно. Доверие тут ни к чему.

- Мне удивительно это слышать от тебя, Павел. Ты уже, по видимому, забыл, какой позорный поступок ты совершил? Ты хуже, чем украл. Ты обманул личную дружбу, нарушил данное слово, оттолкнулся от коллектива. И все-таки ребята тебе доверили и даже оставили старостой. И на тебя это неплохо действует, ты подтянулся и сознаешь - это всем заметно. Так почему же ты думаешь, что Семену нужна какая-то особая кара, и он не такой человек, как ты? Или ты считаешь, что у него совершенно нет совести?

Я сильно покраснел от таких объективных слов Антона, ибо он попал ими в больное место. Я бы никогда так грубо не сказал своему близкому другу. У меня явилось тяжелое сомнение: друг мне Антон или же он вовсе откололся от меня после побега и лишь для видимости тянет эту лямку личной дружбы?..

Когда Антон и раньше переходил на объективность, я не понимал его. Мне чрезвычайно тяжко понять объективные суждения… Ну, как к примеру в данном случае мог Антон ставить на одну доску меня и Семку Грунюшкина? Откровенно говоря - небо и земля. Я - отличник, староста группы, имею авторитет. Грунюшкин - лодырь, жадюга и лгун… Это я говорю между нами. Ясно, при Антоне и при ребятах я такое сравнение не решился бы сделать. Они бы меня заели. Опять пришили бы какую-нибудь ошибку, вроде «мании величия» или еще похлеще… Но, по справедливости, как же меня с Грунюшки-ным равнять? А у Антона именно это есть: объективный подход! Холодком несет от такого подхода. Я и спрашиваю: что это за дружба, если равнять с каждым?

Поскольку завод доверил нам треть плана, работали дни и ночи. Шутка сказать, соревнование с кадровыми рабочими и мастерами! В таком напряженном соревновании каждый на счету.

Вялость Грунюшкина, его равнодушие были, как бельмо на глазу. То, что задумали мы с Антоном насчет изменения характера Семена, было задумано как нельзя кстати. Но попробуйте, сломайте природного лодыря. Легче самому за четверых отработать, чем переломить такого канительного типа. Ведь он еле-еле руками двигает.

На агрегате работают три человека: Ученый формует, мой брат Гриша тоже, а Грунюшкин проставляет стержня. Он может одновременно помогать тому и другому переставлять опоки. Но он не успевает не только переставлять опоки, но даже прямую свою работу выполнять. Попробовали временно поставить Гришу проставлять стержня, а Грунюшкина поставили формовать. Он должен иметь в запасе три-четыре опоки, а он не берет в запас и ждет, пока их по конвейеру доставят. Бывает так, что опоки перехватят другие, надо самому побеспокоиться, а он все стоит и ждет.

Гриша с Ученым совсем вышли из терпения, просят мастера:

- Уберите его от нас, дайте другого. Мы пропадаем от такого лодыря.

А Грунюшкину хоть бы что. Все это говорится в его присутствии, но он тупо молчит. Даже его самолюбие не протестует.

Антон услышал и после одной такой перепалки подходит:

- Сема, ты сколько деталей делаешь?

- Семь.

- А ты мог бы сделать двадцать деталей?

- Мог бы.

- А почему ты не делаешь?

Отвернулся и непонятно улыбается… Тут все горит, а он еще улыбается! Даю вам слово, так бы и стукнул по уху.

Но я сдержал свой душевный порыв как староста группы и, подражая Антону, спокойно обращаюсь:

- Может быть, тебя не интересовало, Сема, проставлять стержня и ты желаешь насовсем поменяться с Гришей? Возможно, тебя интересует постоянно формовать? Желаешь?