Ока Городовиков - В боях и походах (воспоминания)

Царская армия стала разлагаться.

В одном из боев я был ранен. Меня отправили на излечение на родину, в Донскую область.

Слез я с поезда на станции Великокняжеская, натянул покрепче котомку на плечи и пошел пешком на родной хутор, еле волоча ноги. Вот наконец увидел огоньки. Залаяли собаки, перебудили сонных хуторян. Вот и наша полуразрушенная кибитка. Вошел я без стука, родные ужинали. Радостно встретили они меня. Думали, не вернусь живым. Тут же рассказали, что болен брат — болит горло, весь горит. Я отвез его к фельдшеру, фельдшер сказал — ангина, прописал лекарство. Взял я в аптеке лекарство, приехал домой, вижу: весь двор заставлен богатыми повозками, сытые лошади нехотя жуют овес.

— Что это, мать? Кто к нам приехал?

— А я вызвала гилюнгов, — говорит мать, — во главе с бакшой, старшим священником.

— Зачем вы это сделали, мать? Доктор уже помог брату.

Вошел я в кибитку.

— А мы здесь за вас молимся, молимся, — говорит бакша Буринов.

А мать закармливает гилюнгов всем, что есть в доме. Целый день они ели и пили, а для отвода глаз лепили каких-то кукол из теста, шептали над ними молитвы и выбрасывали кукол в окно, говоря:

— Сгинь, сгинь, нечистая сила, уйди вон, болезнь!

Поздно вечером, наевшись до икоты, гилюнги уехали.

Мать отдала им дойную корову с теленком и двадцать пять рублей. А один из гилюнгов, увидя в сарае двух годовалых бычков-близнецов, сказал матери:

— Ты бы их нам отдала, ведь это они принесли вам горе и болезнь.

Мать беспрекословно отдала близнецов. Я стоял за сараем и не мог смотреть без слез, как гилюнги выводили из сарая последних бычков.

Дом снова был пуст — ни одной животины, только где-то в углу скулил дворовый пес. Это было все наше хозяйство.

Выздоровев, я решил не возвращаться на фронт. Госпитальный писарь устроил мне «назначение» — взводным командиром в 39-ю отдельную казачью сотню.

Эта сотня охраняла завод и рудники промышленника Пастухова. Стояла она в районе станции Сулин. Командовал сотней мобилизованный в военное время отставной пожилой есаул. Остальные три офицера были попросту маменькиными сынками. Шахтеры-большевики, само собой разумеется, завязали знакомство с казаками.

Они разъясняли, что война за три года унесла миллионы человеческих жизней, что четырнадцать миллионов здоровых работников взято в армию и оторвано от хозяйства, что в Петрограде бастуют рабочие, которые требуют хлеба и окончания войны.

Со мной познакомился один кузнец. Звали его Михаилом. Поговорив о том о сем, он стал давать мне книжки, листовки. Заводил задушевные разговоры. Кузнец полюбился мне. Однажды я пошел с ним на рабочую сходку. Рабочие собрались под землей, в глубокой темной шахте. На меня шахтеры поглядывали сначала с опаской — ведь на мне была форма старшего урядника казачьих войск. Потом попривыкли. А однажды кузнец дал мне несколько брошюрок и листовок. Я снес их в казарму, рассовал под подушки, разбросал на конюшне и положил в карманы шинелей. Я заметил, что казаки охотно читают найденные листовки, обсуждают их и прячут от меня и от офицеров подальше. В листовках ведь было написано близкое и понятное казакам!

Первая удача окрылила меня. Ночью я, как взводный командир, обязан был проверять, все ли благополучно в казарме. И вот, придя с очередной сходки, проверяя, все ли на месте, я проходил мимо дремлющего дневального и подсовывал листовки под подушки спящим казакам.

Однажды кто-то из казаков доложил командиру сотни, что в казарму проникла «большевистская зараза». Есаул в панике прибежал в казарму. Он вбежал в канцелярию, схватился за голову:

— У меня жена больная, трое детей маленьких! Погубят меня! Городовиков! Вот тебе секретное поручение: следи, кто разбрасывает. Донесешь мне.

— Слушаюсь, ваше благородие, — отвечаю.

А самого смех разбирает.

Через несколько дней есаул обнаружил на конюшне новые листовки.

— Что же ты, Городовиков? Бунтовщики листовки разбрасывают! Чего ты смотришь? Никого не поймал?

— Никак нет, не поймал, ваше благородие.

— Черт знает что! Погубите вы меня! Погубите! Под суд попаду. Лучше следи, Городовиков!

— Так точно, слежу, ваше благородие.

— Как поймаешь, веди ко мне!

— Так точно, приведу, вашбродь.

— Я с него шкуру спущу!

— Так точно, спустите, ваше благородие.

— Можешь быть свободным.

— Слушаюсь.

Я повернул налево кругом и пошел к кузнецу. Вместе с ним мы отправились на очередную сходку...

Однажды учебные занятия были неожиданно прерваны. Нас, взводных, вызвали к командиру сотни на квартиру. Мы вошли в комнату. Есаул нервно ходил из угла в угол. Он сказал:

— Получена телеграмма... В Петрограде произошли великие события. Его императорское величество царь Николай Второй Александрович отрекся от престола.

Казаки отнеслись к вести о свержении царя без особой радости, как-то выжидательно. Кто победней, таил надежды на лучшую жизнь. У богатого казачества появились опасения:

— Сравняют нас, казаков, с мужиками. Чего доброго, землю отрежут...

Вечером я пошел в рабочий поселок. Здесь уже знали о свержении царя. Поселок выглядел празднично. Пели «Марсельезу» и «Отречемся от старого мира».

Безногий калека-фронтовик, остановив меня посреди улицы, радостно обнял, крича во все горло:

— Свобода, казачок, свобода! Царя по шапке двинули!

Кузнец, посмеиваясь, сказал:

— Ну, вот с царем и покончили...

Начались собрания, митинги, споры.

Пришла свобода! А что изменилось? На заводе все по-старому. А у нас в сотне только в одном разница: офицеры стали от мордобоя воздерживаться.

Хозяин завода получил новый срочный военный заказ от Временного правительства. Война продолжалась.

Из родной станицы я получил письмо. Февраль прошел в Платовской мирно, и ничего в ней не изменилось. Коннозаводчики по-прежнему владели необъятными землями и табунами коней. Калмыков, иногородних и казаков продолжали в теплушках увозить на фронт. Для нужд войны забирали последних коней, скот и продовольствие.

— Вот видишь, Городовиков, — говорил кузнец, — до полной победы революции еще далеко. Пока власть находится в руках Временного правительства, народу не получить ни мира, ни земли, ни хлеба. Для полной победы надо сделать еще шаг вперед. Надо передать власть Советам.

В Новочеркасске собирался съезд рабочих, крестьянских и казачьих депутатов. Меня избрали от сотни делегатом на съезд.

Съезд проходил в напряженной обстановке. С фронта прибыли первые партии солдат. Возвратились они озлобленные на правительство Керенского. Малоземельные казаки и иногородние, следуя лозунгам большевиков, требовали раздела земли.