Николай Морозов - Юта

- Меня звали не Ютой, а Ией, - прошептала она.

Это было шесть лет назад.

Солнечным июньским днём Екатерина Павловна Бондаренко с дочерьми Ией и Лилей переехала из Ленинграда в Петергоф.

Врачи рекомендовали увезти на лето из душного города шестилетнюю Ию, недавно перенёсшую тяжёлую болезнь, ещё слабенькую и худенькую. Соседки жалели: «Бедная крошка, одни кости да синие глаза остались!» Старшую дочь, Лилю, первоклассницу, тоже надо было отправить куда-то на дачу. А тут совершенно неожиданно Екатерине Павловне предложили временно поработать в Петергофской библиотеке. Она обрадовалась: парки, фонтаны, Финский залив - лучшего места для отдыха и не придумаешь!

Домик, в котором Екатерина Павловна сняла комнату, стоял на окраине Петергофа.

Хозяйка домика, Василиса Матвеевна, сухонькая, немолодая, но подвижная женщина, встретила жильцов радушно. Она провела их в комнату. Чемоданы и коробки с пожитками, привезённые сюда утром, были аккуратно сложены, кровати застланы, на окнах висели занавески, а на столе, в высокой стеклянной банке, красовался пышный букет полевых цветов.

Ие очень понравилась комната. Отбивая такт ладонями, она весело пропела:

- Хорошо, хорошо, хорошо-красиво!

Озорно повернувшись вокруг себя на одной ноге, она, пританцовывая, поскакала к веранде.

А на веранде - по стенкам, по полу - гуляли солнечные зайчики. Они проскакивали сквозь гущу зелёной листвы огромного дерева, заслонившего стеклянную стену.

- Здесь будет моя больница! - воскликнула Ия. - Мамочка, открой чемодан с Мишкой и Варей.

- Обожди немного, - ответила мать.

- Они ж больные. Они задохнутся. Открой, пожалуйста!

На веранду вышла Лиля.

Ей тоже здесь очень понравилось, потому что она твёрдо заявила:

- И вовсе не больница здесь будет. Я тут буду учить уроки.

- Уроки учить можно в школе и в комнате, там стол, - возразила Ия.

- А мама стол переставит сюда.

- Нет, не переставит.

- Нет, переставит…

- Больница будет! - Ия сердито топнула ногой. - Я первая сказала.

- Ну и что, что ты первая… - Лиля открыла сумочку и вытащила оттуда тоненький зелёный карандаш. - Попробуй только возьми. - Она со стуком положила карандаш на табуретку и убежала в комнату.

- Ну и попробую! - Ия взяла карандаш и повертела его в руках. - Это будет мой градусник. - Она подумала и вдруг сломала карандаш пополам. - Два… Один для Мишки, другой для Вари. Вот…

В этот момент на веранду влетела Лиля и выхватила из рук сестрёнки обломки карандаша.

- Тебя надо… надо отлупить как следует! Дрянная! И вообще… Безобразие! Не хочу только драться с такой… несознательной.

Ия спокойно, будто ничего не случилось, ответила:

- Ты несознательная. - И пожаловалась матери: - Мама, Лилька несознательная.

Екатерина Павловна строго сказала:

- Не Лилька, а Лиля. А градусники можно делать из палочек. Попроси Лилю, если сама не умеешь.

Рано утром, когда девочки ещё спали, Екатерина Павловна уходила на работу. Днём в библиотеке был трёхчасовой перерыв, и Екатерина Павловна успевала сходить в магазин, приготовить обед, накормить дочек. Уходя в библиотеку после обеда, она предупреждала Лилю, чтобы та следила за своей младшей сестрой, кормила её ужином, вовремя укладывала спать.

Лиля жаловалась матери: с Ией не справиться - днём она убегает с соседскими ребятами к заливу или к фонтанам, а вечером уходит в пионерский лагерь слушать сказки вожатой, и всегда без неё, без Лили. Однажды июльским утром Ию разбудил дождь. Она встала и взглянула в окошко. Что стало с двориком? В нём всегда было так уютно! А сейчас он выглядел унылым, растрёпанным. Трава и цветы помялись. Под калиткой и вокруг клумб пузырились большие грязные лужи. Листочки тополей поникли.

Ие стало жаль дворика. Сестры дома не было. «Наверно, она у тёти Василисы, - подумала Ия. - Опять учится вышивать. Пойду к ним». И вдруг она увидела собаку. Вымокший, с поджатым хвостом и отвисшими ушами пёс, прихрамывая, подбежал к калитке, вскинул на неё грязные передние лапы и, сунув глазастую морду между планками, засмотрелся на Ию.

- Бр-р-р-рЗ - Ия поёжилась, увидев, как собака от озноба дрожит всем своим длинным, тощим телом. - Иди домой!

Пёс спустил лапы с калитки, но не ушёл. Вытянув шею, он часто-часто замигал, и Ия решила, что собака плачет и просится к ней, - может быть, у неё и нет своего дома.

- Ах ты, бедная!.. Сейчас, сейчас… - Ия выскочила под проливной дождь.

С трудом отодвинув скользкий деревянный засов, она открыла калитку:

- Ну, не бойся!

Трусливо прижимаясь к земле, пёс шмыгнул в калитку и, перемахнув через лужи, юркнул под крыльцо. Ия добралась до пса и, взяв его за лапу и приговаривая: «Не бойся, пёсик, не бойся», потянула к себе. Большого труда стоило втащить его в комнату - он упирался, визжал, упрямо цеплялся когтистыми лапами за порог. Очутившись в комнате, он вырвался из рук и, оставив за собой грязные следы, скрылся под кроватью.

Ия приподняла покрывало. Пёс прижался к стенке и ско- сил на неё круглый янтарный глаз. И тут Ия увидела на его правой лапе кровь.

- Ай-ай-ай! У тебя нога болит, тебе больно… Сейчас!

Она побежала на веранду и, вернувшись оттуда с белой холщовой тряпицей в руках, полезла под кровать.

Пёс оказался послушным: когда Ия перевязывала рану, он лежал на боку и шумно сопел.

Потом Ия взяла из буфета кусок булки.

- На, возьми! Вкусно! - поманила она пса.

Пёс мельком взглянул на неё, но с места не тронулся.

- Что ж ты, трусишка!.. Как тебя зовут?.. Бобик? Да?.. Нет?.. Шарик? Джек?..

Пёс мотнул головой.

- Джек! - обрадовалась Ия. - Джек… Восьмёркин. Джек Восьмёркин! На! - И она бросила кусок псу.

Собака на лету цапнула кусок и, лязгнув зубами, проглотила его.

- Мало… Джек ещё хочет…

Она много раз ходила к буфету. Джек поедал куски батона, колбасу, пил из консервной банки молоко…

Когда пришла Екатерина Павловна, Ия мокрой тряпкой смывала следы, оставленные Джеком на полу.

- Что это? - удивилась Екатерина Павловна.

- Мамочка, ты ведь не будешь сердиться, правда? - уронив тряпку на пол и избегая взгляда матери, произнесла Ия.

Екатерина Павловна нахмурилась: было ясно, что дочь напроказила.

- Ты мне объяснишь, что всё это значит? - преувеличенно строго спросила она.

- Ты не будешь сердиться, да? - Ия медленно подняла глаза на мать.

В них было что-то заискивающее, виноватое, и Екатерина Павловна промолчала.

- А у меня есть Джек, мамочка! - осмелев, сказала Ия и умоляюще добавила: - Только он больной и его трогать нельзя.

Екатерина Павловна подошла к кровати, заглянула под неё и, увидев тощего, кудлатого, ещё не обсохшего пса, простонала:

- Ну что мне с тобой делать!