Жанна Браун - Звонок из Ленинграда

Даже кинотеатр такой же — одна стена совсем стеклянная, и через нее, как в аквариуме, виден красивый зеленоватый зал с цветами и портретами знаменитых киноартистов; две широкие лестницы расходились друг от друга на второй этаж; такой же зал с цветами на втором этаже… И даже люди возле буфета словно те же самые…А во-он дом через дорогу, возле кинотеатра — длинный, похожий на уложенную ребром белую косточку домино, — точно в таком доме живет Ксюша. И деревья вдоль дома, только здесь тополя, а у них ольха и береза. И мебельный магазин через весь первый этаж.

Ксюша вспомнила, как ворчала Марья Петровна, что мама «тащит девчонку с собой в чужой город неизвестно зачем». Какой же он чужой? Свой. Привычный. Совсем не такой, как в кино или по телевизору. Ксюша чувствовала себя обманутой, словно ей обещали показать жар-птицу, а принесли воробья на ладони…

К остановке подъехало такси, притормозило, мигая зеленым глазом.

— Ксения, за мной! — крикнул дядя Павел и, схватив тетю Наташу и маму за руки, потащил их к машине.

— Как у вас тепло, — сказала мама, усаживаясь на заднее сиденье, — я вся продрогла на ветру.

— Ксюша, садись в серединку, к маме, — предложила тетя Наташа, — или ты хочешь впереди?

Ксюша пожала плечами. Какая разница, где сидеть, если смотреть особенно не на что?

— Садись вперед, — сказал дядя Павел, — здесь обзор, как на капитанском мостике! И смотри во все глаза!

Ксюша покорно села вперед. Шофер улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Он был совсем молодой, курносый и весь сверкал, как его золотой зуб: блестел желтый герб на черной фуражке, блестела куртка с молниями вместо карманов, даже медный колпачок авторучки, торчащей из кармана, и тот светился огоньками на солнце.

— Первый раз в Ленинграде? — спросил шофер.

— Первый, — грустно сказала Ксюша.

— А чего такая невеселая?

— Я думала, Ленинград совсем другой.

— Какой другой?

Ксюша подумала и сказала:

— Необыкновенный. А он одинаковый… у нас дома тоже такие.

Сзади басовито засмеялся дядя Павел. Сквозь смех что-то сказала тетя Наташа; Ксюша не расслышала.

— Такие, да не такие, — обиженно сказал шофер. — Ты памятник Победы видела? А Петропавловку? А Дворцовую площадь? А Смольный?..

— Да они только сегодня прилетели, — сказал дядя Павел.

Шофер посмотрел на Ксюшу с укоризной.

— Не успела приехать, а уже судишь…

Ксюше стало неловко. Наверное, этот шофер очень любит свой город, раз обижается. Ксюша бы тоже обиделась, если бы кто-нибудь сказал плохое про Сыктывкар.

— Я больше не буду.

Шофер понял ее и улыбнулся.

— И правильно. Смотреть надо, а не судить. Город — как человек: одному улыбнется, а от другого отвернется. Как ты ему приглянешься.

А что, если она просто не понравилась городу, вдруг подумала Ксюша, если он не захотел показаться ей красивым? Машка Митрохина съездила в Ленинград на зимних каникулах, так потом на каждой перемене трещала всем: ах, какой Ленинград красивый, ах, какой он чудесный!.. Не может такого быть, чтобы Митрохина понравилась, а она, Ксюша, не понравилась. Не может, и все.

Машина неслась в черный провал под мостом. Вверху, над провалом, грохотала электричка. Зеленая, тупомордая… Ксюша похолодела от внезапного страха — ей показалось, что они въехали прямо под электричку…

А машина уже выехала на солнце и… понеслась по широченному проспекту. Справа и слева мелькали разноцветные дома, длились красные корпуса заводов. За железными и каменными заборами вырастали трубы.

Город летел навстречу, расширяясь во все стороны: бесконечный, меняющийся, как в калейдоскопе. Улицы, улицы, переулки, будто складные книжки-картинки, то раздвигались и становились широкими, как река, то сдвигались, наползая домами на машину, и Ксюша видела людей в комнатах.

И вдруг… машина будто вырвалась из каменного коридора домов и повисла над водой. Река чернела внизу, за узкой решеткой. Стоит машине чуть свернуть в сторону — и она понесется по воде между льдинами с синеватыми подтаявшими краями…

— Нева… — прошептала Ксюша и закричала: — Мама, смотри, это настоящая Нева!

— Невы державное теченье, — торжественно сказала сзади тетя Наташа.

Но Ксюша не видала никакого течения. Нева жила внизу, огромная, разбухшая, и, содрогаясь от ветра, сгоняла с себя льдины, словно хотела быстрее освободиться от зимней чешуи… А вдали виднелся еще мост, и еще… Мосты висели над водой, как нарисованные синей краской. За ближним мостом виднелась старинная крепость, точно богатырский корабль причалил к берегу и застыл неподвижно, сверкая на солнце высоченной мачтой.

Ксюша повернула счастливое лицо к шоферу и тут же развернулась к нему спиной, чтобы еще раз увидеть оставшуюся позади крепость.

Она крутилась на сиденье, вскрикивая от восторга. Хотела сразу увидеть все. Но машина неслась так быстро, что Ксюше удавалось выхватить только отдельные кусочки города: красивый балкон, шпиль на высокой крыше, витрину ателье или магазина. А вокруг такси лилась улица: звенели трамваи, двигались красные важные автобусы, тихие синие троллейбусы. По тротуарам в разные стороны шли нарядные люди. Их было так много, как бывает в Сыктывкаре в праздничные дни.

Шофер лихо развернул машину и остановил такси возле высокого решетчатого железного забора с белым домиком на краю.

— Приехали, — сказал дядя Павел.

Ксюша вышла из машины, потом вернулась и сунула голову в открытое окно:

— Знаете… наверное, я ему тоже понравлюсь…

— Я думаю, — сказал шофер серьезно.

— Кому понравишься? — спросила мама.

Шофер усмехнулся, подмигнул Ксюше и сказал загадочно:

— Секрет фирмы.

Домик внутри оказался одной большой комнатой с круглым столом посередине. Вдоль стен, как на вокзале, стояли широкие коричневые скамейки с высокими спинками. Стены были выкрашены густой зеленой краской, а на них висели цветные плакаты с разными микробами. В стене справа матово блестело круглое окно с прилавком.

В комнате ходили люди с сумками и авоськами. Некоторые пристраивались в длинную очередь возле окошка, другие начинали торопливо писать на листках бумаги, одалживая друг у друга ручки.

Слева комната вытягивалась в маленький коридор, в конце которого была дверь во двор. Возле двери сидела на табуретке грузная женщина в черном полушубке и валенках с калошами.

Дядя Павел подошел к ней.

— Здравствуйте, — сказал он, приподнимая шляпу.

— Здрасте, — хмуро ответила женщина и встала, заслонив спиной дверь, — если пропуска нет, не пропущу.