Жанна Браун - Звонок из Ленинграда

— Семь лет? — ужаснулась Ксюша.

— Ну да! Четыре годка ему было, когда он свалился с забора и зашиб спину. С той поры и болеет. Мария по докторам все ноги до колен стоптала, да все без толку.

— А как же он пошел на это деньрожденье? — спросила Ксюша.

— Не пошел. Повезли его на машине. Мария с подружкой. У Лизиной дочки праздник сегодня. Дети соберутся, вот они и решили — пусть у нашего Тимофея хоть раз в жизни тоже праздник будет. Я, конечно, против была, да кто старую тетку послушает?

— А когда он вернется?

— Кто его знает. Может, завтра, а может, и послезавтра. Машину закажут и привезут.

Ксюша расстроилась не на шутку. Вдруг Тима действительно вернется только послезавтра? А послезавтра выписывается отец… Неужели она так и уедет, не повидав Тиму? И как же быть теперь с запиской Игоря Владимировича? Эта тетка говорит, что Тимина мама уже была у докторов и ничего не вышло…

— А тетя Мария у всех-всех докторов была?

— Да уж… побегала. У тебя какое дело-то к Тимофею?

Ксюша растерянно молчала, не зная, что сказать. Да и что говорить, если Тимы нет и доктора его уже смотрели?

— Я… Мы к Новиковым приехали, а у Сани картины Тимины на стенах висят…

Тетка понимающе покивала головой.

— Вона что… Значит, потянуло своего к своему.

— Как это — своего? Мы же не знакомые.

— А это здесь ни при чем. Люди, милая, тоже на разные породы делятся. У одних душа к красоте да мечте повернута, а у других — к пирожным. Приходил тут из школы один парнишечка. Такой чистенький да гладенький. Посмотрел Тимофеевы рисунки и говорит — баловство. Нужно, говорит, отражать жизнь, а не выдумывать. Красиво, мол, только то, от чего польза бывает. И кенарь птица бессмысленная, и кошка, поскольку медики давно всех мышей повыводили… Я глянула на Тимофея, а он сидит такой скучный, будто у него вся кровь замерзла. Взяла я тогда этого парнишку за плечико, вывела в коридор и говорю тихонько: «А ну-ка, иди от нас подальше и приноси пользу ногами, если души нет. Человеку не только есть надобно…» А он мне: «Вы, Полина Ивановна, отсталая женщина…»

Полина Ивановна улыбнулась. Светлые глаза словно оттаяли:

— Я теперь к Тимофею просто так не пускаю. А то придет еще такой мускулистый да ненароком ногой на сердце наступит. У тебя душа-то, видно, сродни Тимофеевой… Жаль, что его нету.

В комнате громко запела птица. Сначала отрывисто, точно прокашливалась, пробуя горло, а потом залилась такой длинной трелью, что Ксюша испугалась — вдруг у птицы не хватит дыханья и она задохнется.

— Кто это? — шепотом спросила она.

— Кенарь. Геркулесом зовут. Я уж Тимофея корила: у птицы имя должно быть нежное, а он выдумал… еще вермишелью бы назвал.

Ксюша невольно улыбнулась.

— Геркулес — это был такой герой, самый сильный во всей Древней Греции. Я сама про него читала.

— Ну, раз в книге прописано — другое дело. А Тимофею я еще дам. Вздумал над старухой насмешки строить. Нет, чтоб объяснить… Я ему: «Ты зачем птицу крупой обзываешь?» А он смеется: «Тетя Поленька, человек без каши, как птица без крыльев… ни туды, и ни сюды». А еще у него тритон Гена в банке живет. Ну, чисто крокодил, только маленький. И рыбы всякие. И хомяк Мыслитель. Встанет посреди клетки и стоит часами. Хочешь посмотреть?

— Очень, — сказала Ксюша.

Полина Ивановна открыла дверь в глубине коридорчика.

— Иди. Ты не смотри, что наш Тимофей без ног. Такого выдумщика да насмешника — поискать.

Ксюша следом за Полиной Ивановной вошла в комнату и удивленно огляделась. Эта комната совсем не походила на обыкновенные комнаты, в которых живут. Она была похожа скорее на зимний сад. Ксюша видела такой сад в общежитии шахтеров под Воркутой.

Здесь не было никакой мебели, только письменный стол в углу, да книжные полки в два ряда вдоль стен, чтобы Тиме было удобно, сидя в кресле, взять любую книгу. На стенах висели акварели, а между акварелями чуть ли не с потолка спускались длинные зеленые бороды цветов. И на окне, и на полу под полками тоже стояли разные цветы. Возле окна стоял мольберт с недорисованной картиной, торчали в деревянном стакане кисти, обернутые в аккуратные бумажные колпачки, несколько коробок с красками. Рядом с мольбертом — круглый аквариум с рыбками, а чуть подальше возвышалось розовое дерево. На толстой ветке сидел, надутый, как шарик, серенький кенарь и смотрел на Ксюшу черной бусинкой.

В стене слева был дверной проем во вторую комнату, но двери не было. Вместо двери свисали ветви цветов. Там стояли две кровати, шкаф и пустое кресло на больших колесах. В кресле спал пушистый желтый кот.

— А где Мыслитель? — спросила Ксюша.

— А под столом. Любит спать в темноте, — сказала Полина Ивановна, — а Геннадий в банке на окне. Во-он там, за бегонией. Сейчас я их кормить буду.

— А кот не съест Геркулеса?

— Что ты! Наш Прометей добрый. Тимофей его так воспитал. И с Геркулесом они дружат. Из одной миски едят, можно сказать. Попробуй подойди к кенарю…

Ксюша подошла к дереву, протянула руку. В ту же секунду Прометей одним прыжком перемахнул всю комнату и, вздыбив шерсть, зашипел на Ксюшу. А кенарь раздулся шариком и нахально защелкал, словно предупреждал: «Только тронь… Прометей тебя съест!»

Полина Ивановна засмеялась, довольная.

— Видала? Лучше отойди от кенаря, а то Прометей и укусить может. За себя не укусит, а за друга может. Я сейчас только за кормом схожу.

Ксюша на всякий случай отошла от дерева и принялась рассматривать картины. Здесь они были совсем другими, не такими, как у Саньки. Вот букет цветов на снегу… И видно, что мороз и ветер, а цветам ничего не делается… даже снег вокруг подтаял. На другой — рослая громадная женщина, чем-то похожая на Полину Ивановну и даже на Марью Петровну, прижала рукой к своей груди много-много маленьких людей и отогревает их дыханием. Те, кого она уже согрела, розовые и улыбаются, а другие еще совсем синие… А вот девочка в белом платье танцует на прозрачной планете из острых льдинок. Там, где девочка уже ступила ногой, льдинки растаяли и распустились цветы.

Эта девочка была очень похожа на Наташу. Такая же беленькая и, наверное, тихая… Хотя какая же Наташа тихая? Вон как заговорила… И не с кем-нибудь, а с единственной настоящей подругой… Ксюше стало просто невыносимо грустно. Она хотела отойти от картины и не могла. А девочка все танцевала и танцевала, и от ее танца на холодной планете поселялось тепло… Что же случилось тогда с Наташей? Они же всегда и во всем были вместе, а тут вдруг…

— Нравится? — спросила Полина Ивановна.

— Очень.

— А мне больше всего вот это по сердцу, — Полина Ивановна подошла к акварели, висевшей напротив, и встала, подперев щеку кулаком.

На картине был нарисован космонавт в серебристом комбинезоне. Высокий, широкоплечий, с красным, обожженным лицом. Он только что вышел из помятой, обгорелой ракеты и остановился. В одной руке он сжимал шлем с круглыми очками, а в другой держал обыкновенный подорожник. И плакал, улыбаясь…