Жанна Браун - Звонок из Ленинграда

— Гляди-ка… через все прошел человек, а увидал родную землю — и дрогнуло сердце, — сказала Полина Ивановна. — То святые слезы… Нет для человека ничего дороже родной земли. Тимофей рассказывал про всякие чудеса, которые на этих планетах водятся. Может, и выдумывал, а может, правда, не скажу, не знаю. Одно знаю — на родимой сторонке и бедовать слаще… Уж так я это понимаю, так понимаю… Чай будем пить?

Полина Ивановна спросила про чай без всякого перехода, и Ксюша сразу даже не поняла, а когда поняла, обрадованно кивнула. Все, все здесь было не так, как Ксюша представляла себе. Не было бледного, несчастного мальчика. Никто не сидел у окна и не смотрел завистливо на заоконную жизнь. Она была здесь, эта настоящая жизнь, в этой комнате, и Ксюше больше всего на свете захотелось не уходить отсюда никогда.

Интересно, а какой Тима на самом деле? Наверное, большой, с сильными руками и веселыми глазами. Слабый не смог бы создать все это. Неужели его нельзя вылечить? Не может такого быть. Наверное, Тимина мама не у всех докторов была. Может, Игорь Владимирович как раз тот доктор и есть, который вылечит Тиму. Ксюша достала из кармана бумажку и решительно пошла на кухню.

Чайник уже фыркал на огне, а Полина Ивановна, тихонько напевая, протирала полотенцем чашки.

— Как тебя зовут-то? А то говорим, говорим…

— Ксюша… Ксения Ермакова.

— Снимай, Ксюша, пальто и садись к столу.

— Подождите, Полина Ивановна, — нетерпеливо сказала Ксюша. — Здесь, в Ленинграде, есть один доктор… Он даже не просто доктор, а главный, самый главный врач, понимаете? У него в больнице мой папа лежит. Мы к нему приехали. Только папа уже поправился, и, наверное, послезавтра мы улетим домой. Маме на работу надо.

— Так, — сказала Полина Ивановна, нахмурясь, — и что дальше?

— Как что? — удивилась Ксюша. — Он же Тиминой маме свои телефоны написал и велел поскорее позвонить. Он даже сказал, что, наверное, вылечит Тиму.

— А откуда он про Тимофея узнал?

— Я ему сказала, а что? Санька мне рассказал, а ему… Мне просто ужасно обидно стало, что все… ходят, а Тима нет.

Полина Ивановна задумалась, потом сказала хмуро:

— Не знаю, как и быть… Мария зареклась возить Тимофея по врачам. Одно расстройство получается, а толку никакого.

— Мало ли что другие врачи говорили, разве можно им поддаваться? А Игорь Владимирович настоящий, честное слово!

— Страшно, Ксюшенька… Страшно Тимофея понапрасну обнадеживать. А с другой стороны — вдруг не поверим, а он самый случай и есть. Как тут быть — ума не приложу! Мария-то меня слушает, как-никак старшая сестра, вырастила ее заместо матери. Да и Тимофею уже теперь не знаю, кто я, то ли тетка, то ли бабка…

— Надо обязательно звонить, — сказала Ксюша, — Игорь Владимирович поможет, я знаю. Вот увидите.

Полина Ивановна сидела пригорюнившись и все вздыхала:

— А вдруг понапрасну? Тимофей-то уже привык к себе… такому-то.

Ксюша почувствовала, что ей не хватает воздуха, так возмутили ее эти слова.

— Не мог он привыкнуть! Он не такой, понимаете?! Это вы Тиму не знаете! Он никакой правды не испугается!

Полина Ивановна обиделась и встала.

— Это я Тимофея не знаю? Да как ты… Да я, можно сказать, всю свою жизнь ему отдала… У меня, кроме них, никого. — Она всхлипнула и закрыла лицо полотенцем.

Ксюша растерялась.

— Извините… Я не хотела… Это я из-за Тимы…

Полина Ивановна вытерла лицо докрасна и швырнула полотенце на стул.

— Да ладно, чего уж там. Это ты извини. Не со зла я… душа за парнишку вся изболелась.

— Я понимаю, — тихонько сказала Ксюша.

Полина Ивановна взглянула на нее искоса и вдруг улыбнулась.

— Ах ты птаха моя… Понимает! Постой, а может, и правда понимаешь, не умом еще, а сердцем? — Она села, взяла Ксюшу за руки и притянула ее к себе. — Скажи, ты веришь, что этот доктор поможет Тимофею?

— Верю, — твердо сказала Ксюша.

— Ну, быть по-твоему. Попробуем еще раз. А не получится, боле никому не дам парня теребить. Насчет правды-то, Ксюшенька, ты верно сказала — Тимофей не испугается. Он у нас сильный. В прошлом году волю начал закалять… — Она засмеялась. — И закалил! Ох, парень!

Ксюша даже ушам своим не поверила.

— Как волю? А как же он до проруби добрался?!

Полина Ивановна удивленно уставилась на нее, потом прыснула от смеха. Просто вся заходила, заколыхалась от хохота.

— Ну, девка, уморила! В прорубь… Что он, совсем дурной? Где же ты видела, чтобы в прорубь лазили волю закалять? Математику он терпеть не мог, еле тянул. А потом решил: «Буду закалять волю. Не люблю, а заставлю себя заниматься». И заставил. Краски в руки не брал, пока не вышел на одни пятерки. Ирина Сергеевна сначала даже не поверила, что это он сам все осилил… Вот он у нас какой! А ты… в прорубь…

И она снова зашлась смехом, даже закашлялась. Ксюша покраснела и отвернулась, пряча глаза. Если бы Полина Ивановна только узнала, как Ксюша закаляла волю… И чего понесло ее тогда в эту прорубь? Наташа тоже против была, хотя и не спорила особенно. Наверное, тоже не знала, как надо по-настоящему волю закалять.

Полина Ивановна отсмеялась, вытерла ладонью глаза.

— Значит, так. Сегодня Мария не придет, у Лизы ночевать останется. А завтра… Где записка-то? Вот завтра я утречком и поеду к ней на фабрику, вместе и позвоним. Ну, а там видно будет… Нечего наперед загадывать.

— Полина Ивановна, а можно, я завтра с вами поеду?

— Давай. И очень даже хорошо. Надо, чтобы Мария увидела, какой у нашего Тимофея верный друг объявился. Ты в каком городе живешь? Дай-ка я твой адресок запишу… Не люблю настоящих людей терять… Ты думаешь, только рисовать талант нужен? Не-ет, милая ты моя птаха, другом настоящим быть — тоже немалый талант нужен. Иногда друг скажет тебе обидные слова, дурак расфырчится, обидится, а умный задумается: «Для чего эти слова друг сказал? Может, для моей же пользы, может, он сердцем за меня болеет?»

— Полина Ивановна, а бывает так: дружили, дружили, а потом раз… и все? Как будто ничего не было?

Полина Ивановна плеснула горячий чай из чашки в блюдце, поднесла ко рту, подула. И, не отхлебнув, поставила блюдце на стол.

— Если дружба настоящая — не бывает. Настоящего друга потерять — все равно что сердца лишиться. Ничем не заменишь. Да ты пей чай-то, конфеты бери…

Она пододвинула Ксюше вазочку с карамельками. Но Ксюше пить чай что-то расхотелось. Она думала о Наташе, и странное дело, впервые за эти дни она вспоминала подругу не с обидой и злостью, а с болью.