Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

- Да ничего ты и не вырастишь, окромя крапивы да лопухов, - отмахнулась тётка Дарья, уходя в кухню.

- Сущая ведьма! - сурово заметил Михалыч ей.

В огороде мы посеяли редис, салат, морковь, репу и разные другие овощи.

Каждый вечер мы с Михалычем добросовестно поливали гряды, и они скоро зазеленели первой изумрудной зеленью.

- А наш лютый враг уверяла, что только одна крапива вырастет, - весело говорил Михалыч. - Теперь небось попритихла.

И вот однажды мы все сели обедать. Подали суп.

- Дарьюшка, принеси, пожалуйста, укропу, - попросила мама.

- Нет укропа, забыла ноне купить, - отозвалась из кухни тётка Дарья.

- То есть как это нет? - вмешался Михалыч. - А собственный огород на что? Сейчас схожу и принесу.

Мы посыпали суп нашим укропом. Такого вкусного супа я ещё в жизни никогда не едал.

Как хорошо солнечным летним утром выбежать с сачком в руках в сад или во двор, побегать, погоняться за пролетающими бабочками и мушками!

Но ещё веселее, если в этом деле примет участие сам Михалыч. Тогда уже получается настоящая охота. Увы, она бывала только по воскресеньям.

На такую охоту мы брали с собой, кроме сачков, ещё походную брезентовую сумку. В неё Михалыч осторожно укладывал несколько стеклянных банок. Горлышко каждой из них было плотно заткнуто широкой пробкой, а внутри лежал кусок ваты, смоченной эфиром. Эти банки-морилки предназначались для пойманных насекомых.

Мне очень хотелось нести сумку с банками самому, но Михалыч не доверял - боялся, что я увлекусь ловлей бабочек, упаду и побью все банки. Поэтому сумку он нёс обычно сам, перекинув её на ремне через плечо. В эту сумку, помимо морилок для насекомых, Михалыч клал несколько бутербродов для нас самих, на тот случай, если мы забредём далеко от дома и проголодаемся.

Но вот сборы закончены, и мы трогаемся в путь отправляемся к речке на луг.

До чего же хорошо там в начале лета! Трава высокая, густая. А сколько кругом цветов! А какой запах! Особенно сильно пахнут большие, похожие на белые кисти соцветия таволги. Тут и там они высоко поднимают свои головки, и от них по всему лугу разливается душистый запах свежего мёда.

Над цветами гудят и летают пчёлы, шмели, разноцветные бабочки. Даже глаза разбегаются - не знаешь, куда и глядеть, кого и ловить. Мы с Михалычем идём неподалёку один от другого, держа сачки наготове.

Я невольно любуюсь Михалычем. Он одет в лёгкий чесучовый пиджак, на голове - соломенная широкополая шляпа от солнца, через плечо - сумка с усыпляющими средствами для насекомых и с подкрепляющими силы - для самих ловцов.

Вид у Михалыча боевой. Даже его излишняя полнота как-то не так здесь заметна, не так бросается в глаза среди просторного, залитого солнцем луга.

Перепрыгивая через лужицы, Михалыч спешит вперёд, за ним еле-еле угонишься. Ветерок развевает полы его чесучового пиджака. И в этом наряде он сам похож издали на какую-то огромную белую бабочку, такую лёгкую и такую весёлую.

Но особенно радует меня то, что Михалыч занимается этой охотой совсем не в шутку, а вполне серьёзно, с таким же азартом, как и я. Каждому из нас хочется обловить другого, поймать что-нибудь интересное, редкое.

Вот на влажной земле возле лужицы сидит целая стайка голубых мотыльков. Они плотно сложили вверху над спинкой свои лёгкие крылышки и как будто дремлют.

А что это за странный тёмно-бурый листок торчит между ними? Я подхожу ближе, и вдруг листок будто раскрывается, опуская вниз два чудесных чёрных крылышка с белой кружевной оторочкой. Бабочка! Да какая большая, какая красивая! Такой в нашей коллекции ещё нет.

Я пытаюсь накрыть её сачком прямо на земле, но она замечает моё движение, взлетает и не спеша, то поднимаясь вверх, то опускаясь до самой травы, как бы играя в воздухе, отлетает в сторонку.

Я - за ней, она - от меня. И всё не спеша, играючи, будто поддразнивая, летит прямо к Михалычу.

Вот он заметил её, весь как-то подтянулся и тоже в погоню. Мы бежим рядом, явно пугая добычу и мешая друг другу.

- Уходи от меня! - сердито шепчет Михалыч. - Разве места на лугу не хватает?

Я отбегаю в сторонку, с завистью наблюдаю за ловлей. Неожиданно бабочка присаживается на зелёный травяной стебелёк.

- Ага, попалась! - торжествует Михалыч. Нацеливается, взмах сачка… и сам ловец, споткнувшись о какую-то кочку, падает в траву, а испуганная бабочка взлетает вверх и улетает прочь.

- Лови, лови! - отчаянно кричит Михалыч, вскакивая с земли.

Увы, всё кончено - бабочка улетела.

Во мне кипит негодование-зачем он отбил у меня Добычу? Куда ему, толстяку, за бабочками гоняться!

Но ещё возмутительнее, что Михалыч пытается на меня же свалить вину за свою неудачу.

- Эх ты, разиня! - махнув рукой, говорит он. - Кричат ему: «Лови!» - а он разинул рот и ни с места. Вот я старик, а видишь…

Михалыч неопределённо показывает рукой на свой перепачканный в земле пиджак и неожиданно весело улыбается:

- Оба, брат, сплоховали! Ну, не беда, ещё такую поймаем.

- А что это за бабочка? - соглашаясь на мировую, спрашиваю я.

- Траурница. Видал, каков у неё наряд? Чёрный бархат с белой кружевной отделкой. Очень красива! Если бы не эта проклятая кочка, я бы её не упустил.

Немножко успокоившись после неудачи, мы продолжаем охоту. Наши дела идут неплохо, особенно у меня. Мне удаётся поймать две пёстренькие перламутровки, золотисто-зелёного жука - бронзовку и огромную стрекозу коромысло. У Михалыча тоже свои трофеи: он поймал белую с коричневатыми кончиками крыльев аврору и расписного красавца адмирала.

Луг кончается, мы подходим к небольшому лесочку. Сходимся вместе, и вдруг оба разом замечаем добычу. Не нужно и в атлас заглядывать, чтобы сказать, что это павлиний глаз. Два голубоватых глазка на нижних крыльях говорят сами за себя.

Бабочка сидит на земле, то распуская, то складывая свои чудесные крылышки.

Я нацеливаюсь сачком. Михалыч - тоже.

- Не мешай! - шепчет он.

- Опять упустите! - шепчу я.

Михалыч отступает.

А бабочка всё сидит перед нами, будто ждёт своей участи. Затаив дыхание заношу над ней свой сачок и мягко накрываю добычу.

- Молодец! - одобряет Михалыч. - Давай-ка её сюда. Вот мы её сейчас в баночку и посадим.

Павлиний глаз в банке. Пары эфира сразу одурманивают его. Уснувшая бабочка замирает на ватке, распустив свои глазастые крылья.

- До чего же красив! - любуется Михалыч. - Ты только, Юра, представь себе: устроим этого красавца в ящик под стекло, а зимой поглядим на него и вспомним лето, солнышко, луг. Хорошо, брат, тому, кто любит всё это. А теперь после успешных трудов и закусить не грех, - вспоминает он о захваченных с собой бутербродах.