Владислав Крапивин - Колыбельная для брата. Повесть

Есть в самом деле хотелось, сидели без обеда. Столовая в первые дни учебного года не работала, а в буфете была такая толкучка, что лучше и не соваться. Кирилл, правда, попробовал на предпоследней перемене, но раздумал и отдал двадцать копеек Петьке Чиркову, который признался, что вот-вот помрет от голода…

- А зачем сидим? - вдруг спросил Климов.

- Ждем, - сообщила Ева Петровна. - Ждем, когда кто-нибудь из этих четверых признается или расскажет, как было дело.

- А если не признается?

- Тогда… очевидно, придется вызывать милицию.

- Так давайте вызывать, - предложил Кирилл.

- Правильно, - поддержал Кубышкин. - А то кушать хочется.

- Тебе полезно похудеть, - сказала Ева Петровна и опять заговорила о пятне, которое легло на тимуровский правофланговый отряд и школу. Потом подняла Женьку Черепанову и велела высказать свое мнение. Женька была бессменная председательница совета отряда. Она встала и начала говорить, что те, кто совершил этот безобразный поступок, опозорили класс и должны признаться, если они еще хоть капельку дорожат званием пионера. А если Кирилл Векшин ни в чем не виноват, то ему надо вести себя не так, а воспитанно…

Кирилл смотрел на Черепанову без всякой злости. Женька говорила те самые слова, которые принято говорить на собраниях, когда кого-нибудь обсуждают.

Женька была красивая, и Кирилл смотрел на нее с удовольствием. Он не испытывал к Черепановой никаких чувств, но глядеть на нее было приятно: как на красивую открытку или статуэтку. Почти все девчонки за лето вымахали в высоту, стали больше мальчишек (Кубышкин презрительно сказал: «Во лошади. Теперь им на танцах десятиклассников подавай»), а Женька осталась прежней. Она была невысокая, стройненькая, с мальчишечьей русой прической и длинными серыми глазами.

- … А Векшин вообще всех нас удивляет. Это кошмар какой-то, - закончила Черепанова свою речь и бросила на Кирилла очень осуждающий взгляд.

- Дура, - полушепотом сказал Кирилл.

- Сам, - так же ответила Женька.

Кирилл перестал слушать и повернулся к окну.

По другой стороне улицы брела послушная вереница детсадовских малышей в пестрых маечках и трусиках, в белых панамках. Впереди шла одна воспитательница, позади другая. Ребятишки - наверное, младшая группа. Трехлетние пацанята.

Кирилл подумал, что он будет в десятом классе, когда Антошка станет вон таким. И, как всегда при мысли об Антошке, толкнулась в нем упругая теплая радость.

Что бы ни случилось, какие бы горести ни подкараулили Кирилла, все равно есть у него братишка. Круглощекий, улыбчивый, славный Антошка…

Конечно, бывает всякое: иногда почитать хочется, а он вопит; надо бежать к Деду, готовить паруса, а ты отправляешься в молочную кухню за Антошкиным обедом… Но, боже мой, как все-таки здорово, что он есть на свете - настоящий родной братик! Как он смотрит на Кирилла, как слушает песни…

А между прочим, на кухню и сегодня надо бежать. И скоро… Кирилл встал и взглянул на большие часы за окном - они висели на столбе у сквера.

- Что, Векшин? Ты все-таки решил признаться? - спросила Ева Петровна почти благосклонно.

- В чем? - удивился Кирилл.

- Что значит «в чем»? В том… что я сказала: «Пусть встанет тот, кто виноват».

- Извините, я не слышал, - холодно сказал Кирилл.

- А, ну конечно! Слова классного руководителя для тебя пустой звук. Тогда с какой стати ты поднялся?

- Чтобы на часы взглянуть, вон там на улице.

- Смотреть на часы бесполезно, - сообщила Ева Петровна уже не Кириллу, а классу. - Сидеть будем, пока не выясним.

- Я сидеть не буду, - спокойно сказал Кирилл. Он и в самом деле был сейчас спокоен. Только глубоко внутри дрожала тугими струнками сдержанная злость. Уже не обида, а просто злость.

- Бу-удешь, голубчик…

- Не буду. Мне в молочную кухню надо идти за питанием для брата. Его в четыре часа кормить полагается.

- Ты опять лжешь, - утомленно произнесла Ева Петровна. - Если бы ты ходил в эту кухню, мама дала бы тебе записку и тебя бы никто не стал задерживать на репетициях. А ты прятался, чтобы не ходить на хор.

- Потому что дело не в кухне. На хор я бы и так не пошел.

- Из ложного принципа и глупого упрямства.

- Мне надо идти, - сказал Кирилл. - Серега, выпусти.

Серега Коробов выбрался из-за парты, освобождая проход. Класс наблюдал за Кириллом с молчаливым интересом. Кирилл пошел к двери.

- Какой нахальный! - громким шепотом сказала Элька Мякишева.

Ева Петровна встала у порога:

- Имей в виду, Векшин, если ты попытаешься уйти, я сообщу директору… что для тебя, оказывается, не писаны никакие школьные правила.

Кирилл остановился перед ней.

- Они для Антошки не писаны, - сказал он с ощущением полной и радостной правоты. - Разве есть правила, чтобы трехмесячного малыша морить голодом? Он, пожалуй, покажет правила… Разрешите, пожалуйста, пройти.

Ева Петровна хотела что-то сказать, открыла рот… и посторонилась.

Когда Кирилл был уже в коридоре, он услышал:

- За портфелем пусть явится отец.

Кирилл обернулся:

- Он бы и так пришел, если надо. Зачем портфель? Как выкуп, что ли?

- Вот именно! Для гарантии. Если я не дозвонюсь.

«Звони, звони», - сумрачно подумал Кирилл. Дома телефон не работал второй день: ремонтировали кабель, а на работе у отца недавно сменили номер.

Внизу, у самого выхода, Кирилл встретил Зою Алексеевну, которая учила его в младших классах. Он улыбнулся и приготовился сказать: «Здрасте, Зоя Алексеевна». И вдруг увидел, что она смотрит на него странно. Без обычной улыбки.

- Кирюша… Что с тобой случилось?

Она смотрела так, словно у нее что-то сильно болело. Или не у нее? Кирилл вдруг отчетливо вспомнил, как в третьем классе, в весеннем походе, она с таким же лицом бинтовала Петьке Чиркову разбитый локоть.

- Что, Зоя Алексеевна? - спросил он, уже догадываясь и все-таки не веря.

- Мне Анна Викторовна рассказала… Кирюша, неужели это правда?

Кирилл быстро глянул ей в доброе, почти старушечье лицо и сразу опустил глаза. Переглотнул. Оказывается, спокойствие в нем было очень хрупкое. Как тонюсенькая стеклянная стенка. Сейчас лопнет эта стенка - и вся горечь, вся обида, накопившаяся в классе, рванется слезами. Как вода из разбитого аквариума.

«Зеленый павиан Джимми…»

Он поднял опять глаза, не побоялся, хотя они были уже мокрыми. Пускай! Зоя Алексеевна видала и не такое.

А она… Она, видимо, поняла этот взгляд совсем не так.

- Кирюша! Как же ты мог? Ты хотя бы признался? Если это первый раз, тебя простят.

Это было уже слишком, и зеленый Джимми не мог тут помочь. Кирилл закусил губу.

- Я признаюсь, - сказал он с трудом. - Сейчас… Вот в чем… Зоя Алексеевна, мы вам все на свете доверяли. Мы вас так любили…