Вильмос Корн - Мавр и лондонские грачи

Туман поднимался и все густел, теперь уже и в двух шагах ничего нельзя было различить. Несколько раз Мавр пытался заговорить, но сразу же замолкал. Энгельс с удивлением взглянул на него.

– Тебе нелегко, – сдавленным голосом произнес наконец Мавр. – Ты продался этой гнусной конторе ради меня. Несладкая жизнь. А на что способен ты как ученый, никто не знает лучше меня. Может быть, мне все-таки укрыться в гавани какой-нибудь буржуазной профессии? Да, Фредрик, я об этом не раз думал…

Энгельс в изумлении остановился. К черту! Надо же ему было затевать этот разговор! По сравнению с тем, что приходилось терпеть Мавру, это же мелочи. Он заглянул другу в лицо, хотел возразить, но тут с удивлением заметил, что за какие-то несколько секунд тот совершенно преобразился. Почти весело Мавр сказал:

– Не тревожься, Фредрик. Такие мысли приходят и уходят. Я знаю, что гигантская работа, которая нам предстоит, должна быть сделана. И она будет сделана, с твоей помощью.

Они стояли посреди моста, окутанные густым туманом, который местами прорывался, открывая взору четкие, будто вырезанные резцом контуры противоположного берега.

Мавр взял друга под руку.

– Я пойду к своей цели наперекор всему и никогда не позволю буржуазному обществу еще и меня превратить в машину, делающую деньги.

Темза, могучая река, извилистой лентой пересекающая весь город, утвердила за Лондоном славу торговой столицы мира. Ее исключительная ширина и глубина позволяли океанским великанам подниматься по ней до сердца города, чуть ли не до самых ворот фабрик, которым они доставляли из-за моря сырье. Испокон века Темза, или просто «Ривер» – «Река», как именовали ее и стар и млад, была излюбленным местом отдыха лондонцев.

В ясную погоду состоятельное купечество всегда охотно совершало прогулки на пароходах вверх по течению реки, мимо порта, до Вест-Энда. Сами-то фабриканты и банкиры хорошо знали каждую речную излучину, каждую новую и старую верфь, каждый пакгауз, знали ворота шлюзов, пропускавших суда в доки, но для их родных и знакомых не было ничего более внушительного, нежели вид Темзы, когда с моря поднимаешься к Лондонскому мосту. Тяжелые громады зданий, верфи по обе стороны, особенно начиная от Вулвича, парусники, теснившиеся у берегов таким густым роем, что под конец оставалось только узенькое пространство посредине реки, по которому сновали взад и вперед сотни пароходов, огромные доки, – все это было столь величественно, столь грандиозно, что дух захватывало. Это настолько красноречиво говорило о богатстве страны, правящей морями, что всякий раз повергало пассажиров в благоговейное изумление перед величием Англии.

Не мудрено, что короли текстиля, стали, банков не раз доставляли своим подрастающим наследникам случай насладиться захватывающим видом мирового города с той его стороны, с которой к ним ежедневно поступали всё новые богатства, богатства, кружившие головы юных джентльменов мечтами о приключениях и наполнявшие гроссбухи их папаш многозначными цифрами барышей.

Всего интереснее было плыть мимо коммерческих доков, огромных водных бассейнов справа и слева от реки. Здесь стояли большие и малые торговые пароходы, даже океанские исполины в восемьдесят метров длиною и осадкой до семи-восьми метров – мощные шлюзы пропускали их без труда. В иные дни в самих доках и на подходах к ним дожидались выгрузки по нескольку сот судов. Были среди них и парусные гуда. Обреченные на медленное вымирание в век пара и растущих скоростей, они все же не переставали вызывать общее восхищение.

Из всех частей света прибывали в доки корабли, и на причалах громоздились штабели товаров – несметное богатство, ежедневно и ежечасно стекавшееся к берегам Англии. Подхваченные тысячами рабочих рук, они исчезали в многоэтажных складах, пакгаузах и длинных подземных погребах, чтобы оттуда быстро разойтись по предначертанным им путям. Сырье поступало на фабрики, предметы роскоши, деликатесы, лакомства шли в резиденцию королевы, дворцы и замки лордов; вина, масла, южные плоды и пряности, лучшие сорта табака, какао, кофе и чая, не без основания именуемые колониальными товарами, перекочевывали в магазины бакалейщиков, а оттуда – в кладовые буржуазии. А корабли, груженные другими товарами, изделиями прославленной английской промышленности, долго не застаиваясь, опять уходили в море, разнося по всему свету свидетельства всеподавляющего величия и мощи Великобритании и сноровки и трудолюбия ее скудно оплачиваемых рабочих.

Рядом с последними доками Сент-Кэтрин вздымалась громада Тауэра с высокими зубчатыми стенами, башнями и воротами, и разговоры пассажиров невольно смолкали при виде этого грозного памятника самых кровавых страниц английской истории.

А лишь только пароход выходил из-под гранитных арок самого старого в городе Лондонского моста, длиною в триста метров, открывался сверкающий купол собора Святого Павла. Тут уже начинался Вест-Энд с его парками, нарядными улицами и роскошными дворцами. За Вестминстерским мостом высилось недавно отстроенное после пожара здание парламента, в котором вершились судьбы Англии и ее империи. Сюда с удовлетворением и гордостью обращал свой взор каждый купец. Это была «его» палата, подобно тому, как это был «его» город, и, показывая Лондон родным и друзьям, он неизменно его расхваливал. Но вот цель достигнута, отсюда можно совершить приятную прогулку мимо Букингéмского дворца, резиденции королевы, в Грин-парк, в котором, особенно по воскресеньям, собиралось избранное общество.

В Лондонском порту, простиравшемся от устья Темзы до самого Сити, и в его густо заселенных кварталах всегда царило бурное оживление, потому что судам нельзя было простаивать в доках подолгу, они должны приносить доход, а для этого требовалось скорее разгрузиться и погрузиться. Многие затем отправлялись в сухие доки верфей – почти всем кораблям требовалось освежить окраску. Свободных грузчиков в большом торговом центре всегда было вдоволь, и ни один не спрашивал, в который час дня или ночи понадобится его рабочая сила, их интересовало лишь, сколько заработаешь – одну или несколько монет – и стоит ли вообще нести такой заработок домой. Часто его хватало только на дешевый обед и стопку-две бренди в одном из бесчисленных портовых кабачков.

Там встречались матросы из всех гаваней мира. На осмотр достопримечательностей прославленного Лондона у них не оставалось времени. Увольнительные на берег обычно были столь же куцы, как и матросское жалованье. Иным счастливчикам, правда, везло, они получали часть рейсовых здесь: ведь каждому хотелось привезти домой – в Порто-Рико или Санта-Крус, в Гамбург, Неаполь или Марсель – какую-нибудь хорошенькую вещицу, кое-кто мечтал даже о чем-то необыкновенном. Особенно если он впервые отправлялся в дальнее плавание, как, например, матрос Паоло Риччи.