Лазарь Карелин - Девочка с красками

- И правда ты позабыл, почему вы поссорились? Вспомни, пожалуйста, почему?

- Тебе это так важно знать?

- Важно! Я тоже, папа, с ним всё время ссорюсь. - Таня смущённо развела руками и виновато улыбнулась: мол, сам знаешь, как трудно ладить с этим стариком. - Но потом я опять с ним мирюсь. - Таня снова развела руками и виновато улыбнулась.

- Ну, тогда слушай. - Николай Андреевич, припоминая, задумался, остановив взгляд на одной какой-то точке вдали.

Таня поглядела - отец отыскал глазами их улицу и смотрел сейчас туда, где сквозь ветви тополей проглядывали крыши - бурая черепановского дома и зелёная - их собственного. Вдруг ни о чём не захотелось больше Тане говорить с отцом, ни о чём не захотелось больше его спрашивать, а вот бы схватить его за руку и снова пуститься бежать. Через площадь, под гору, потом в гору, выбежать на главную улицу, свернуть по ней налево, а потом сразу вот и их дом. Калитку настежь - и бегом к двери. И дверь тоже настежь. «Смотри, мама, кого я привела!» А потом, потом…

- В те годы со стариком жили его сын и дочь, - заговорил отец негромко, голосом глуховатым, припоминающим. - Костя Черепанов был большим моим другом тогда. Большим моим другом была и дочь старика Лена. И вот Черепанов выгнал их из дома. Сперва сына, а потом и дочь.

- За что? - изумилась Таня.

- За непокорность. Он уже и тогда очень чудил, этот наш Дмитрий Иванович. Чуть что не по нему - и он взрывался и гневался, как какой-нибудь злой царь-государь из сказки. «Прогоню, не дам ни копейки, лишу, наследства!» - вот как он тогда покрикивал на своих детей. И прогнал, лишил наследства. Сперва сына, а потом и дочь.

- Что значит «лишить наследства»? - спросила Таня. - За что их он всё-таки выгнал? Они были плохими, может быть?

- Нет, они были хорошими, - опять глуховато, припоминающим голосом отозвался отец. - Особенно Лена. Добрая, мечтательная. Она хотела стать врачом, и она стала им, и, говорят, хорошим врачом. Понимаешь ли, угадала своё призвание. А отец не хотел никуда её отпускать от себя, запретил и думать о врачебной карьере. Сиди вот с ним дома да и стереги отцовы богатства! А когда она ослушалась, тайком уехала в Пермь сдавать экзамены в институт, он написал ей, чтобы не возвращалась. И ещё написал: в завещании своём, мол, тебя не упомяну. - Николай Андреевич засмеялся. - Он это своё завещание, Танюша, что ни год, то переписывает. То на дочь перепишет, совсем порвав с сыном, то на сына, совсем порвав с дочерью, а вот теперь, я слышал, какого-то самого дальнего родственничка специально отыскал, чтобы ему всё и оставить, назло своим непокорным детям. Костю он выгнал из дома за то, что тот против его воли осмелился жениться на какой-то проезжей, «без роду и племени», женщине. Да, крутой старик и несправедливый. Вот я ему тогда это всё и высказал. А он распахнул дверь и только и сказал: «Убирайся!»

- Выгнал?! - ужаснулась Таня. - И тебя?!

- И меня, - улыбнулся отец. - Ну, тронемся дальше?

- Туда? - кивнула в сторону их дома Таня. И даже шаг сделала в том направлении. И даже потянула за рукав отца.

- Нет, доченька, не туда, - мягко сказал отец и шагнул. совсем в противоположную сторону. - Пойдём спустимся к Ключевке, поглядим на неё, покуда её ещё не проглотила твоя Большая Кама.

Таня повернулась и покорно пошла следом за отцом в противоположную сторону от их дома.

Вот она и река. Коварная?.. С норовом?.. Нет, совсем не такая. Её берега - как застывшие на бегу волны. Кажется, реке давно уже тесно в этих берегах. Она их и размывала, и ширила в половодье, и пробивала в них новые себе тропы. Но сходила вода, и берега снова сжимали реку в узкую, извилистую полоску. Непокорная - вот она какая. И ещё весёлая, вся в ключах. И теперь уж скоро, совсем теперь скоро раздадутся вширь её берега. Так широко, что и не видно будет с одного берега другой. Нет, их Ключевку не проглотит Большая Кама, нет, не так это всё будет. Просто они сольются, обе реки. Одна отдаст много-много своей воды, а другая свою прозрачность, быстрое течение, свои ключи.

Когда это случится - и вот здесь, от этого берега, уйдёт вдаль и вширь новая река, Таня обязательно отыщет в ней прозрачный с завертями след родной Ключевки.

Этот след будет виден всегда. Река не может исчезнуть. Даже в море, наверное, река не исчезает. Надо только зорче смотреть.

Отец, спускаясь к реке, невольно ускорил шаг, и Таня на узкой тропинке отстала от него. Она посмотрела ему в спину, она и не знала, что он так сутулится. Вдруг увиделась седина в его волосах, и худой и слабой показалась его шея. Это было горчайшим открытием для Тани. Она привыкла помнить отца громадным, могучим. Она запомнила себя рядом с ним крошечной. И вот он не такой уж и высокий, и седой, и сутулится. Прошло три года, что-то случилось очень нехорошее за эти три года у отца с матерью, и вот сколько во всём перемен. «Перемена… Перемена…» - вспомнилось Тане это печально произнесённое им слово. Да, перемена!

Спеша, спотыкаясь, она нагнала отца, забежала вперёд него, чтобы снова увидеть его лицо. Её обрадовало, что оно не такое уж грустное. В глазах отца ей почудилась даже радость. Она догадалась: он рад всему этому, что видит вокруг, он здоровается со всем этим, здоровается со своим родным городом. И это не только печальная минута, но и радостная.

- Мальчишкой я переплывал Ключевку по три раза без передышки, - приостанавливаясь, сказал отец. - А ты плаваешь? Когда я уезжал, помнится, ты ещё не умела.

- Научилась! - радостно сказала Таня. - В прошлом году. Правда, не очень ещё хорошо, но всё же плыву. Мен л Саша научил. Он говорит, если бы у нас вода была не такая холодная, я бы ещё лучше научилась.

- Хороший парень, - сказал отец.

Они снова тронулись в путь, стараясь теперь идти рядом по узкой тропинке.

- Да, он очень хороший, - кивнула Таня. - Он мой самый большой друг. Он такой же, наверное, друг, как и у тебя был… - Она внезапно умолкла, поспешно отведя глаза от глянувшего на неё вопросительно отца.

Долго шли молча; тропинка вывела их к самой воде, теперь они шли вдоль берега.

- Папа, - сказала Таня, останавливаясь. - А я видела дочь Черепанова, когда она была ещё совсем молодой, когда вы с ней дружили. Ведь вы же с ней дружили по-настоящему?.

- По-настоящему, - кивнул отец. - Нет, Танюша, ты не могла её видеть. Она давно уехала из нашего города, ты тогда была ещё маленькой.

- Я её видела, - сказала Таня. - Я её видела у Дмитрия Ивановича на картине. Он нарисовал картину - сирень в саду. Ночь и сирень. Мне сначала даже показалось, что у него там в доме нет стены, а вместо стены сирень. Но я знала, что у нас нет в городе такого сада с такой сиренью. И тогда я поняла: это картина. И девушки такой у нас в городе нет, какую он нарисовал в этой сирени. Я не встречала такую. Я спросила его, кто она, а он ответил: «Дочь». Вот видишь, я с ней и познакомилась. А потом даже вспомнила её, какой знала, когда была маленькой. Она правда очень хорошая, ласковая, задумчивая? Нет, всё придумала, я помню дочь Черепанова, когда она была сутулой, старенькой и всё молчком, молчком. Неужели та, что на картине, это тоже она?