Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

А через несколько минут и рощица, и Мишкин дом скрылись за черной завесой. Сплошной гул разрывов оглушил разведчиков…

В балку скатывались все новые и новые цепи пехоты. Бойцы врывались в переулки, поливая автоматным огнем убегающих немцев. В селе закипал бой.

Фашисты обнаружили корректировщиков на церковной колокольне. Начинкин в тревоге заметил, как до взвода солдат бросилось от дороги к паперти. Через две-три минуты они откроют железную дверь и еще через две будут на колокольне. Надо спешить!

Начинкин схватил автомат, крикнул Мишке:

— За мной!

И оба они бегом устремились вниз по каменной винтовой лестнице. Чугунная дверь, ведущая в подземелье, была полуоткрыта. Начинкин подтолкнул Мишку в подземелье.

— Беги! Я задержу их!

И в это время в церкви загремели автоматные очереди. Начинкин быстро захлопнул за Мишкой дверь и, сорвав автомат с плеча, повернулся к бегущим фашистам…

Над освобожденным от врага селом стояла гарь от пороха и пожарищ. Гул откатывающегося на запад боя доносился все глуше и глуше, напоминая вешний гром.

Улицы и переулки были забиты трофейной техникой, орудиями, грузовиками, легковушками. По большаку бойцы вели колонну пленных гитлеровцев.

Мишка, усталый и измученный, шел по Нижней Дерновке, узнавая и не узнавая ее. На месте ряда домов, воздев к небу черные трубы и зияя провалами топок, стояли печи: фашисты, отступая, подожгли для прикрытия десятка три крестьянских хат.

На дороге Мишка увидел подводу, а на ней раненого немца. Видимо, возница, боясь попасть в плен, обрубил постромки, сел на лошадь и ускакал, оставив раненого на произвол судьбы. Раненый истошно кричал, то ли от боли, то ли от страха.

Мишка с волнением подходил к своей хате. Вот он у погреба, старый вяз, к которому ребятишки привязывали веревочные качели. Мишка еле узнал его: сучья были обрублены, ствол расщеплен и испещрен осколками.

На месте хаты громоздились груды кирпича, даже печь не уцелела, из-под обломков стены торчала деревянная кровать. Снаряд угодил в хату прямым попаданием. Раскинувшаяся за двором березовая рощица тоже была вся искалечена.

На опушке рощицы валялись колесами кверху немецкие орудия — огненный смерч искорежил, измочалил казавшийся всемогущим вражеский металл. Мишка с удовлетворением подумал, что в этом есть и его участие. «Знал бы отец, что и я освобождал Казачье — похвалил бы непременно».

Обойдя вокруг пепелище, Мишка не спеша двинулся в сторону церкви. У Семкиного дома остановился, в каком-то тумане подумал: как же это он чуть было не прошел его. Повернул к крыльцу, взошел по шатким ступенькам и перешагнул порог.

Вслед за скрипом избяной двери из хаты донесся слабый голос:

— Мама! Кто это пришел?

— Миша, сынок, Миша к нам пришел! Живой, невредимый, вот радость-то! Проходи, проходи, партизанил ты наш!

Тетка Фекла обняла Мишку. Тот неловко отстранился, увидел Семку. Он сидел на печи, уставившись сверху незрячими глазами. Лицо, осунувшееся, какое-то страдальческое. Мишку больно резанула жалость к другу.

— Здравствуй, Сема!

— Я знал, Мишка, что ты скоро придешь. Как немца потурили, так я и подумал: ну, скоро увижу Мишку. И правда, ты пришел!

При слове «увижу» тетка Фекла не удержалась, всхлипнула.

— Не плачь, мама, — сказал Семка. — Теперь все будет хорошо. Работать будем, да, Миш?

— Да, Сема, да, — отозвался, еле сдерживая слезы, Мишка и выбежал на улицу.

Торопливо пошел к церкви. На площади заметил небольшой строй бойцов с автоматами. Мишка подошел ближе и увидел свежевырытую могилу и тела павших в бою солдат. Здесь же лежал и Начинкин. Мишка всмотрелся в лицо старшего друга, в дорогие ему черты, нахлынули воспоминания совсем недавнего прошлого, и мальчишеское сердчишко не выдержало: он заплакал. Подошел какой-то боец, привлек голову мальчика к жесткой шинели, сказал хрипловатым голосом:

— Ну, поплачь, малец, трошки, поплачь…

Грянул прощальный залп над могильным холмиком. Бойцы покинули площадь, уводя с собой Мишку. Каково же было Мишкино удивление, когда в бойце с хрипловатым голосом он узнал партизана Байдебуру, а в другом, шагавшем рядом, — его товарища Ивана Семенихина.

— Мы тут свою часть встретили, и ты тоже пойдешь с нами, — похлопывая Мишку по плечу, рокотал Семенихин. — Сыном полка у нас будешь! Хочешь?

— Хочу, — чуть было не крикнул обрадованный Мишка. Вот и сбывается его давнишняя мечта!

— Мы з тебе такого солдата зробим — батька не угадае! — вторил своему другу великан Байдебура.

Утром полк, в который был зачислен Мишка, Михаил Богданов, выступил из Казачьего.

Фекла проводила Мишку до околицы села. Смахивая рукой слезы с лица, по-матерински привлекла его к себе:

— Ну, до свиданья, Миша!.. Береги себя, под пули не лезь… Вот ведь как получилось, всю семью война разметала…

— Я вернусь обязательно! Как немца прогоним, так и вернемся вместе с папой…

И Мишка, часто оглядываясь и махая рукой, побежал догонять солдатскую колонну. А женщина еще долго стояла на обочине большака с поднятой рукой, как бы благословляя маленького солдата.

Под Ельцом 13-я армия Юго-Западного фронта нанесла сокрушительный удар второй полевой армии генерала Вейхса. Провалился замысел немецкого командования обойти Москву на правом фланге. Потрепанные немецкие части в беспорядке отступали. Оставив Казачье, Верховье, Ливны и другие крупные населенные пункты к западу от Ельца, они все же сумели закрепиться на линии Залегощь — Русский Брод.

…Батальон стрелкового полка, с которым Мишка Богданов ушел из Казачьего, окопался в заснеженном дубовом перелеске под Русским Бродом. Получив свежее подкрепление, немцы готовились перейти в контрнаступление. Позиция батальона была удобной: с господствующей над полем возвышенности большое старинное село, где сосредоточились крупные силы противника, просматривалось, как на ладони, даже без бинокля.

— Бачь, Миша, ось сюды! Видишь, нимцы технику пидтягивають — треба видсиля ждать атаки, — приподняв над щитком пулемета голову, Гнат Байдебура показал на левую окраину села.

— Вижу, дядя Гнат.

— Та скильки ж тебе учить, шо я теперь тебе не дядя Гнат, а товарищ младший сержант! Ты солдат чи ни?

— Солдат.

— Ну так и я ж кажу… Накось пидстели пид себе мешковыну, бо змерзнешь.

Байдебура лишь на первый взгляд такой суровый, в душе же — добрый и по-отцовски заботливый. Мишку он взял к себе в расчет третьим номером, вторым был неразговорчивый рядовой Иван Семенихин, также знакомый по партизанскому отряду Косорукого. По правде говоря, третьего номера при пулемете «Максим» иметь не положено, но ведь есть же исключения из правил. Выйдет когда-нибудь и из смышленого, цепкого подростка второй номер — Гнат в этом нисколько не сомневается и терпеливо, при каждой возможности учит его разбирать и собирать «кулемет», заряжать и стрелять из него.