Ада Чумаченко - Город под дождем

Но и за этой дверью было тоже тихо.

«Верно, еще спит» - подумал Артюшка и облегченно вздохнул. «Хорошо, что я встал сегодня самый первый. Значит я сразу увижу и крест-помощи, и людей в белых халатах, и все, все. Значит и Лихунька поедет в больницу не один, а с воробьем и с картинками, и с пряничной лошадью». И еще немного подумал и еще сказал себе под нос: - А не откусить ли мне кусочек лошадиного хвоста? Лихуньке все равно и бесхвостый понравится, знаю, а там такая хорошая изюминка, что я еще и не видывал таких никогда.

И, сняв шапку, Артюшка достал пряник. В шайке лошадка разогрелась и стала сразу мягкой и липкой. Хвост немного осел, немного покривилась шея, а сахарные кляксы растеклись белыми ручьями по коричневым медовым бокам. Но и сейчас конь был прямо на славу, а хвост был такой вкусный, что Артюшка даже пожалел, что у лошадей не такие длинные хвосты, как у бумажных змеев с трещотками и что конец их начинается почти у самою начала.

Пока Артюшка думал о Лихуньке, о людях в белых халатах и о пряничных хвостах, окошко на лестнице из синего стало голубым, а из голубого серым, и это уже было конец, потому что за окошком опять шел дождь и на сегодняшний день оно и не собиралось быть золотым.

Артюшка спрятал бесхвостого коня обратно в шапку, а коробочку с воробьем осторожно поставил в углу у отопленья. Затем он тихонько приоткрыл дверь и высунул нос на улицу. За носом он высунул руку, за рукой ногу, и наконец, весь Артюшка очутился на крылечке под мелким, мелким, как сквозь сито, моросящим дождем.

На лестнице бы по, конечно, и суше и теплее, но зато отсюда, с крыльца был виден переулок, и мокрая дорога, и сквозная аллейка бульвара, и даже не потушенные еще огни у самолетовых домиков-ангаров.

«Все отсюда увижу» - подумал Артюшка. «И если за Лихунькой приедет сейчас автомобиль, я и автомобиль тоже увижу самый первый».

Дождь намочил Артюшкину куртку и забрался в расшнурованные башмаки и уже успел пролезть и на спину за воротник, а автомобиль все еще не ехал и не ехал. Мимо калитки но переулку уже шли изредка люди. Накрыв голову старым мешком, пробегали молочницы с гремящими бидонами молока, подпрыгивая на камнях мостовой, проезжали тяжелые полки ломовых, с булками в карманах шли торопливо рабочие и уже пробегали похожие на воробьев суетливые школьники с сумками.

- Артюшка! Артюшка! - уже кричала Артюшкина мама, перегнувшись с верхней площадки лестницы. - Что ты там делаешь? Почему ты не идешь пить чай? Ты же опознаешь в школу.

- Я… дышу воздухом, - отвечал маме Артюшка, размазывая по лицу дождевые потоки. - А в школу мне сегодня все равно не надо идти. Разве ты забыла, что сегодня наш свободный день?

- И правда, забыла! - откликалась сверху Артюшкина мама. - Только не промочи ног. И приходи скорее есть.

- Я уже ел, - отвечал ей опять Артюшка и облизывался, припоминая откушенный лошадиный хвост.

Если сказать но правде, то у пряничного коня сейчас не хватало не одного только хвоста.

Так долго не ехал автомобиль, так долго не отворялась дверь в китайскую прачешную «Свой труд» и так вкусно было до сих пор во рту от сладкого медового хвоста, что за хвостом последовали понемножку и копыта, и острые уши, и веселые кольца гривы и даже самый кончик коричневой лошадиной морды. Но и без хвоста, и без копыт, и без ушей и даже без гривы пряничная лошадь была все еще отличнейшей лошадью. Обглоданная и обсосанная со всех сторон, она была теперь, правда, похожа на обыкновенную лепешку, но ведь и в этой лепешке все же были черные изюминки и белые миндалинки, которые еще не все успел выковырять проголодавшийся Артюшка. А что же еще требовать от пряничной лошади, вдобавок еще и размякшей немного в теплом и уютном местечке?

- Артюш! - закричал наконец и Фомка и зашлепал но грязи своими здоровенными калошами. - А что я, брат, во сне только видел! Бабушку видел, и коров соседских, и нашего петуха рыжего… А ты что здесь делаешь? Маманька твоя из-за тебя все комнаты обегала…

- Знаю,- махнул рукою Артюшка и потом прибавил с таинственным видом: - Сейчас Лихуньку в больницу повезут. Так я автомобиль стерегу. Воробья ему принес, картинок и… лошадь, - прибавил он и посмотрел в сторону.

- Ишь ты! - сочувственно вздохнул Фомка и тут же прибавил повеселее: - А в больнице ничего, хорошо. Я в больнице тоже когда-то лежал. Чисто-та!… Я бы и еще полежал когда б только бегать можно было.

- А «Дом хороших людей»?-сумрачно перебил его Артюшка. - А праздники? А флажки? А товарищество?.. Ты думаешь, мы с тобой одни так и управимся? Да и Лихуньке без товарищества, ты думаешь, весело будет? А вдруг он всю зиму проболеет?.. У нас вон уже десять копеек на товарищеские лыжи накоплены. Мы, когда снег выпадет, ледяную гору делать будем. И каток устроим. И баб налепим. А он там один будет сидеть да только на воробья смотреть.

И Артюшка даже засопел носом от жалости к Лихуньке, как вдруг… как вдруг за самым углом загудел гудок автомобиля.

- Крест-помощи! - закричал Артюшка и уцепился за Фомкин рукав. - Смотри, смотри, какой черный! И сюда заворачивает. К нам, к нам! Честное слово, к нам!

Накренясь на повороте, из-за угла выехал черный автомобиль и, расплескав во все стороны грязную, темную лужу, медленно подкатил к калитке белого дома. Рукою в кожаной перчатке шофер надавил резиновую грушу гудка. Сирена взвыла протяжно и громко и, взбешенный пронзительным воем, с визгом кинулся Карошка на перекладины желтого забора.

- Крест-помощи! Крест-помощи! - захлебываясь от волнения, кричал Артюшка и, даже не разглядывая автомобиля, бежал вниз к Лихунькиной двери, чтобы не опоздать, не пропустить ни одной минутки.

- Да какой же он крест-помощи, когда он без креста и без букв? - кричал вдогонку Артюшке отставший немного Фомка.

Но Артюшка не слушал его. Дверь в прачешную уже скрипела на своих петлях, облако пара уже вылетало белым клубом на холодную лестницу, и громко-громко говорили за открывавшейся дверью голоса.

- Лихунька!- кричит Артюша у самого порога. - Не бойся, Лихунька! Не бойся. Мы все тебя будем ждать. Все! Все!.. А воробья можешь взять с собою. Он живой и совсем здоровый.

- Куда взять? - отвечает вдруг Артюшке Лихунькин голос, и сам Лихунька - сам Лихунька в своей серой куртке, в своей синей шапке-ушанке, в зеленом шарфе, обмотанном вокруг шеи, - сам Лихунька широко распахивает скрипящую дверь прачешной.

Артюшка отступает назад и роняет коробочку с воробьем на землю. Платок, покрывающий коробочку, отлетает в сторону, и коробка переворачивается на бок. Неуклюже растопырив неокрепшие еще крылья, воробей выпархивает из своей тюрьмы и посматривает вбок кругленьким черненьким глазком. Из-под входной двери пахнет дождем, ветром, свободой. Незамеченный никем, воробей осторожно перепархивает к порогу.