Леонид Фролов - Жемчуг северных рек [Рассказы и повесть]

Павла Ивановна заулыбалась:

— Ну, Тишка, ты и строг до чего… А мне хоть разрывайся. — Она повела вокруг себя рукой, словно показывая ему, какое хозяйство навьючили на неё. — Гороховый кисель для вас вари, с Николой — подсунули! — нянчись, за ямой, как силосовать станете, следи… А ты ещё и конюшню на меня валишь. У меня ведь ни рук, ни ног не хватит.

— Тогда не приедут, — упал духом Тишка. Он же знал, что Славке хомута на лошадиную голову не надеть, а и наденет, так не той стороной — не войлоком, а деревиной к телу кобылы.

— Ох ты, заботник ты наш! — пропела Павла Ивановна. — Там им сам председатель уроки даёт, запрягутся.

У Тишки отлегло от сердца: Зиновий Васильевич управится с делом получше Павлы Ивановны. Но чего они так замешкались-то? Славка же убежал из дому сколько часов назад. Только за родителями дверь хлопнула — он и был таков. Митька, что ли, проспал?

Тишка оглядел гогочущую толпу ребят. Среди них были и не полежаевские, из соседних деревень. «Ну, Зиновий Васильевич всех поднял», — с одобрением подумал Тишка и увидел, что на дороге клубится пыль.

— Едут! — закричал Тишка, и гомонившая толпа ребят вытянула шеи.

— Где?

— Где?

— Где?

А пыль уже приближалась.

Первым из-за поворота вывернул Митька. Он сидел на лошади боком, упёршись ногами о левую оглоблю. Фуфайка, подостланная под него, чтоб не обмозолиться, съезжала набок. Митька то и дело привставал на ноги и поправлял фуфайку на горбатой спине кобылы.

Но лошадь-то была впряжена не в телегу. Тишка обомлевше увидел, что оглобли были и не оглобли вовсе, а две неошкуренные берёзки, стянутые внизу, за лошадиным хвостом, плетёной перемычкой ивовых прутьев, а дальше, за этой стяжкой, стволы деревьев уже нетронуто топорщились сучьями и листвой, сходясь друг с другом своими вершинами. «Волокуши сделали», — догадался Тишка, хотя раньше волокуш в глаза не видал, только знал о них по рассказам матери. Ну так на телеге на полежаевские луга и не сунешься: колёса засосёт по трубицы в трясину — без воза даже не вытащить.

Хитёр Зиновий Васильевич, подумал Тишка и сам же себе возразил: а какая хитрость, раньше-то с этих лугов на волокушах ведь только и возили траву, Зиновий Васильевич использовал чужой опыт.

За Митькой, неловко трясясь, подъехал и разлюбезный братец. Он больше стоял на оглобле, чем сидел на спине лошади, потому что, когда сидел, его подбрасывало, как мешок с отрубями, и фуфайка не спасала от ударов.

— Славка, ты плотнее сиди, — подсказала Павла Ивановна, — вжимайся в лошадь-то…

Славка, тараща на Павлу Ивановну страдальческие глаза, попробовал сидеть по подсказке, но его всё равно подбрасывало, как мешок.

— Ну, пока шагом езди, — посочувствовала Павла Ивановна. — А там пообвыкнешься…

Тишка ждал Алика, но, пересчитав возчиков и убедившись, что все шестеро здесь, понял: его не будет. Не может пережить своего поражения. Конечно, ребята будут смеяться, скажут: «Альберт, поделись жемчугом». А ведь окажись их затея удачливой, завидовали бы: вот, сказали бы, у Алика голова, как у нынешних геологов, которые наперёд высчитают, где полезные ископаемые должны быть, а потом уж их и находят. Аликовы расчёты не подтвердились, и он второй день не кажет носу из дома.

Правда, о том, как они ходили на Кереть, в Полежаеве вроде бы никому не известно. Митька не проговорится — он кремень. Алику хвастаться не с руки. Тишка умеет держать язык за зубами. Если только Славик по простоте душевной обмолвился бы невзначай, так его на обратном пути из Керети Алик строго предупредил: не болтать! «Да что я, девчонка, что ли?» — обиделся Славка.

Значит, ославушка по Полежаеву не пойдёт, можно бы Алику и не прятаться от людей.

А может, он изучает дополнительную литературу, ищет новые доказательства в свою пользу? Ну, берегись, Зиновий Васильевич, если Алик что-то в книгах найдёт! Спуску не будет…

Возчики съехали на лошадях в луга. Тишка, сострадая, следил за братом. Славка бросил поводья и, ухватившись за кольцо седёлка, полностью доверился кобыле, не правил ею. Она по наитию выбирала дорогу, огрузая в пузырившейся воде копытами, и шла к валку скошенной осоки без понукания, понимая, видимо, зачем её спустили к реке.

Старухи уже поджидали возчиков. Помимо кос, у них были припасены и вилы, и когда лошади, проваливаясь в зыбунах задними ногами, а передними всегда неизменно угадывая земную твердь, выехали каждая к своему валку, старухи отбросили косы в стороны и сноровисто засеменили обочь волокуш, подбирая на отсвечивающие солнцем рога металлических вил посильные охапки осоки и кидая их на топорщившиеся сучьями стволы берёзок. Возы росли быстро. Тишка боялся, что они, затяжелев, огрузнут и лошадям их будет не взять, но волокуши легко скользили по топи.

Первым воз наложили Славке, пожалев, наверно, его, мучавшегося своим неумением сидеть на лошади, — три старухи наперегонки крутились вокруг него с вилами, помогали ему, отобрав вожжи, выехать из зыбуна на взъём, а дальше уже Славка правил сам, подбоченясь орлом, будто с горы и не видно было, как он внизу маялся и страдал. Он подъехал к яме.

— А ну, шантрапа, не задерживайте меня! — приказал ребятам.

Как же, был вторым, а у финиша оказался первым. Может, и на целый круг обгонит потом.

Павла Ивановна, высвободив из осоки плетёную ивовую перемычку волокуш и воткнув позади неё вилы поглубже в землю, уселась на возу и прижала к себе черень вил:

— А ну, Слава, трогай!

Славка понудил лошадь, она, натужась, упёрлась копытами в дёрн и вытащила волокуши из-под воза. Осока копной осталась на бруствере ямы.

Славка, гордый, поехал за новым возом, а ребята саранчой набросились на траву и по охапке растаскали кучу. Тишка не успел опомниться, как уже весь воз был сбросан в яму.

Яма оказалась глубокой, и когда кто-то из смельчаков спрыгнул на пружинящую внизу траву, его голова не доставала и трети сруба.

За толкотнёй и суетой не заметили, как подъехал Митька. А за ним уже вереницей выстроились и другие возчики.

— Налетай — подешевело, — горланил кто-то, — расхватали — не берут…

Работа закрутилась колесом. Всхрапывали лошади, скрипели от напряжения гужи. Зелёным вихрем взлетала над бруствером ямы трава. Кого-то уже внизу засыпали. Кто-то, натужась, опрокинул весь воз набок и звал на подмогу, чтобы закатить его в яму целиком.

Павла Ивановна летала от волокуш к яме, от ямы к волокушам курицей-наседкой, одного работника подбодри, другого поторопи, третьего на ходу приголубя. Платок у неё сбился с головы, в волосы напуталось травы, но ей некогда было перевязаться. Тишка впервые за свою жизнь осознал, что это такое, когда про работу можно сказать, что она кипит.