Владислав Крапивин - Тень каравеллы. Повести

- Ты смотри не меняйся с Хрыщом на ножик.

И Быпа опять сказал:

- Что я, стукнутый?

И мы вышли из дома и зашагали по горячей от солнца улице.

- Ты приходи завтра, - сказал я. - Знаешь какой бой будет! Как в книжке. Будто все по правде. Придешь?

- Ага, - сказал он.

Он пришел, когда мы готовили к бою арену: обкладывали кирпичными обломками круг на земле и посыпали землю опилками. Опилки Манярка украдкой выгребала из шаткой завалинки нашего флигеля и приносила в подоле.

Петька Лапин выравнивал кирпичный круг. Он кончил работу, распрямился и головой зацепил Манярку: она проходила мимо. Опилки взметнулись желтым облаком и с ног до головы обсыпали Петьку.

Петька яростно взвыл, затряс головой и хотел треснуть Манярку.

- Ты! - сказал я. - Не трогай.

- Чего «ты»! Чего «не трогай»? - закричал Петька. - А чего она опилками обсыпает! Обсыпать можно, а трогать нельзя, да? Заступаешься за невесту!

- Ты дурак, - сказал я. - Как разозлишься, так сразу всякую чепуху орешь. В тот раз мы с Майкой, когда играли, тебя на лестнице в плен взяли, и ты сразу закричал, что Майка - моя невеста. А сейчас - Манярка. Я же не турецкий султан, чтобы столько невест было.

- Не султан ты, а девичий пастух, - заявил Петька.

Я сказал, что он клизма и голова у него редькой вверх.

Петька перестал вытряхивать из-за ворота опилки и сообщил, что сейчас покажет мне «редьку».

- Покажи лучше мне, - вмешался Быпа и неторопливо расправил плечи. - А то Владька маленький, а ты вон какая оглобля.

- Ничего, Быпа. Я с ним сам, - сказал я.

Дыркнаб велел нам кончать перепалку и спросил, будем мы, в конце концов, играть или нет. Мы сказали, что будем.

Только Быпа отказался:

- У меня меча нет и щита. Я пока зрителем буду.

Майка и Манярка тоже были зрителями. Манярка - по молодости лет, а Майка сама так захотела. Последние дни она опять стала появляться в пестром нарядном платье, похожем на парашют, аккуратно причесанная и даже иногда с бантом. Я уже подумывал, не влюбиться ли снова.

- Я буду Валерия Мессала, - сказала Майка. - Буду сидеть и болеть за Спартака.

- Ух и достанется тебе, когда будет восстание! - злорадно сказал Петька.

- За что? - возмутился Марик. - Она же возлюбленная Спартака!

- Ну и что? Будем мы, что ли, разбираться? Как бросимся! Она ведь все равно рабовладелиха!

- Не «рабовладелиха», а «рабовладыня», - сказал Дыркнаб. - Я вот тебе брошусь.

Он отказался быть Спартаком, хотя мы его заранее выбрали.

- Кто смелее всех будет драться, тот и Спартак. Ясно?

И началась битва!

Мы сошлись шеренга на шеренгу, подняв подошвами тучу опилок. Я увидел перед собой щит Дыркнаба с нарисованным драконом, ударил по нему своим щитом, отбил чей-то меч…

Небо стало темно-красным, в голове взорвалась горячая бомба, и я оказался на земле.

Когда небо снова стало синим, я почувствовал, что меня поднимают за плечи, и сел. В голове гудело, как в нашей железной бочке, когда Дыркнаб бьет по ней колотушкой. Из носа густыми струями лилась на жестяной нагрудник темная кровь.

Меня снова положили. Манярка притащила воды. Намочили чью-то рубашку, положили на лицо. Помню, что я подчинялся, даже не стараясь ничего понять и без всякого страха.

Кровь постепенно унялась. С нагрудника стерли красные пятна. Я снова сел и лишь тогда узнал, что случилось.

Толька, дравшийся рядом со мной, замахнулся на Вовчика Сазанова. Широко замахнулся. И в этом замахе, отбросив руку назад, рубанул мне мечом по переносице.

Сейчас он стоял такой виноватый, каким я его никогда не видел.

- Это он нарочно, - заявил Петька Лапин. - Он с Владькой драться боится, а отомстить охота.

- Что вы, ребята… - сказал Толька и тихо заплакал.

- По-моему, это исключается, - сказал Марик. - Не мог он нарочно.

- Не мог, - сказал я. - Не реви, Толька.

- Если бы нарочно, я бы ему… - сурово заметил Быпа.

- Не надо, - сказал я.

- Здорово болит? - спросила Майка.

Я покачал головой. Болело не сильно, только я чувствовал, что переносица стремительно распухает.

Стали обсуждать, что делать. Одни говорили, что надо пойти домой и полежать. Другие утверждали, что домой идти не надо: мама перепугается, а может быть всем еще и попадет за такую игру.

Гул в голове прошел, и я почувствовал себя героем. Я был ранен в гладиаторской битве! И мне хотелось быть героем до конца. Я заявил, что лежать не собираюсь а лучше всем нам пойти искупаться, раз уж сражение пока не получилось. От купания все раны заживают.

Предложение моментально приняли.

- Только домой сбегаю, скажу, что на реку иду.

- Ты что? - изумился Дыркнаб. - Все еще не очухался? Тебя же из дома не выпустят больше!

- Выпустят. Меня мама никогда не держит.

- Ты на свой нос посмотри, - сказала Майка.

Я не мог посмотреть на свой нос. Кроме того, у нас с мамой была железная договоренность: если иду купаться, должен предупредить. Впрочем, я надеялся, что мама ушла к знакомым, и я просто оставлю ей записку.

- Вы идите, - твердо сказал я. - Подождите меня у кино, где часы. До шести. Я приду, вот увидите.

Недавно гудок в депо просигналил половину шестого, и у меня было минут двадцать.

- Не придешь ведь, - грустно сказал Быпа.

Во мне все еще играл геройский дух. Я взял за концы свой меч и с размаху перешиб о колено (меч был с трещиной от удара о Дыркнабов щит, и я его не жалел).

Ногу я отбил здорово, но гордо выпрямился и поднял в руках обломки.

- Вот! Честное спартаковское, что приду!

Мне казалось, что так давали клятву гладиаторы.

Мама была дома. Она с кем-то разговаривала, это я услышал еще за дверью.

Сначала я решил, что у нас Сергей Эдуардович: он иногда заходил. Но нет, голос у собеседника был незнакомый.

До меня донесся конец фразы:

- …наверно, стал еще больше похож. Почти взрослый, как Виктор.

Что еще за Виктор? Кто на кого похож?

- Конечно, - сказала мама. - Хотя, по правде говоря, Виктора я не очень помню. То есть помню, как он голубей гонял, как играл с моей дочерью, а вот представить лицо, голос уже трудно…

- Да… - со вздохом сказал собеседник. - А я вот уже не забуду…

- Еще бы… - откликнулась мама.

Подслушивать нехорошо. Но ведь я и не подслушивал нарочно. Я просто стоял перед дверью и боялся ошеломить маму видом своего носа.

Мама продолжала разговор:

- А Славика я хорошо знаю. Он у здешних мальчиков вроде командира. Я даже рада, что мой сын все время с ним играет. Как-то спокойнее на душе.

- Хорошие товарищи - великое дело, - сказал мужчина.

- Разумеется. И хорошо, что именно Славик - заводила в нашем дворе. Он рассудительный и не хулиган. А ведь бывают среди больших ребят такие, что подойти страшно.

- Бывают… - согласился незнакомец.

- Впрочем, за своего Владика я спокойна, - сказала мама, и в голосе проскользнула горделивая нотка. - На него хулиганы не повлияют. Есть в нем, знаете ли, такая врожденная интеллигентность.