Уильям Армстронг - Саундер ждёт хозяина

— Всё это так загадочно и тревожно, но, видно, это судьба.

Мальчик заметил, что мать перестала покачиваться в кресле — крыльцо уже не поскрипывало от его движения.

— Учитель сказал, что если ты не захочешь отпустить меня, он придёт к нам тебя уговаривать. Ты, конечно, против того, чтобы я ушёл, но я буду навещать вас как можно чаще. А может случиться, я как-нибудь и принесу вам весточку об отце.

— Это невероятно! Но так бывает! — Кресло опять начало покачиваться, и доски крыльца заскрипели под ним. — Иди, сынок!

Когда мальчик пришёл в хижину с книгами на полках, в которой жил седовласый добрый учитель, он принёс с собой лишь одну книгу без обложки — книгу, которую сам не понимал. В летнюю пору мальчик возвращался домой, чтобы вместо отца работать в поле: за свою хижину они должны были отрабатывать хозяину. Но зимой он бывал дома редко, потому что, как говорила мать, «на дорогу нужно больше одного дня ходьбы, с ночёвкой на голой земле, так что не стоит этого делать».

И каждый год, когда мальчик подходил к дому, где не был целую зиму, верный Саундер, ковыляя на трёх лапах, встречал его далеко на дороге. Замечательный пёс махал хвостом и повизгивал. Он так никогда и не лаял. Работая в поле, мальчик пел песни, и мать тоже пела, если сидела в кресле на крыльце. Иногда, если Саундер начинал возиться под крыльцом, мать бросала взгляд на охотничий фонарь и пустой мешок, висевшие на стене. Уже шесть раз созрели хурма и дикий виноград, и всё это время опоссумы и еноты собирали их, никого не опасаясь. К фонарю и мешку никто не притрагивался. «Никому они больше не нужны», — думала мать.

После дневной работы в поле мальчик читал книги брату и сестре. А мать занималась какой-нибудь работой и тоже с интересом слушала чтение.

Однажды в августе, под вечер, мальчик и мать сидели в тени на крыльце. Зной и засуха «собачьих дней» [6] Так американцы называют знойные дни в июле и августе. иссушили землю, хлеба полегли. Мальчик рано вернулся домой, в поле не было никакой работы.

— Эти собачьи дни просто невыносимы, — сказала мать. — Их и называют так потому, что из-за сильной жары собаки часто бесятся.

Учитель рассказывал мальчику, что «собачьи дни» получили название от звезды Сириус, [7] Сириус, находящийся в созвездии Большого Пса, римляне называли «Собачкой», отсюда его английское название «theDogStar» («Собачья звезда»). По древнеримскому поверью, восход Сириуса в июле и августе способствовал усилению жары. Выражение позднее стали связывать с тем, что собаки часто бесятся в жаркую погоду. которая в эти дни восходит и заходит вместе с Солнцем.Но мальчик решил не говорить матери об этом: «У неё своё отношение к природе, и не стоит её разубеждать». Он лишь ответил:

— Действительно, жарко. Мне повезло, что я рано вернулся с поля.

Он наблюдал, как тепло волнами поднималось над утренней землёй. Саундер вышел из-за угла хижины, ковыляя, добрел до дороги и повернул обратно, затем снова улёгся в своём любимом прохладном месте под крыльцом.

— Вот видишь, что я имела в виду, когда говорила о собачьих днях. Бедное животное уже три дня сходит с ума от жары. Нигде не находит себе покоя. Он два раза уходил сегодня по дороге так далеко, что я теряла его из виду. Сейчас он, наверное, вылез из кустов. Потом он всё время скулит. У бешеной собаки страшный вид: из пасти течёт слюна, она бежит, не разбирая дороги, потому что становится словно слепой. Бешеных собак приходится пристреливать, чтобы они не покусали детей. Это ужасно.

— Саундер не взбесится. По-моему, он ищет местечко попрохладнее.

На горизонте показалась одинокая фигура в виде маленькой точки, которая постепенно увеличивалась, её очертания колебались в потоке раскалённого воздуха.

— В такой день лучше не ходить далеко, а то изжаришься, — сказала мать, показав в сторону фигуры на дороге.

В кустах увядшей сирени возле дома запрыгал с ветки на ветку дрозд.

— Почему это птица беспокоится — ведь кошки поблизости нет? У старых людей есть примета, что когда дрозд беспокоится безо всякой причины, то жди беды. Это плохая примета.

— Наверное, там был Саундер, мама. Он только что проковылял мимо сирени, когда вышел из-за дома.

В ветках высокой акации с пожелтевшими от засухи листьями пересмешник передразнил дрозда, потом, наверное, решил, что сейчас петь слишком жарко, и улетел. Ритмичное дыхание Саундера доносилось из-под крыльца, но вдруг он вылез оттуда и заскулил.

Фигура на дороге приближалась, однако по-прежнему казалась расплывчатой в потоках воздуха. Иногда можно было подумать, что это человек, который тащит что-то за собой, потому что вслед ему с дороги поднимались фонтанчики красной пыли, взметавшиеся ввысь яркими облачками. А раз или два им почудилось, что это корова или мул с трудом вытаскивает из песка копыта и устало мотает головой вверх и вниз. Саундер задышал чаще, помахал хвостом, поскулил, залез под крыльцо, потом вылез назад.

Фигура увеличивалась. Теперь казалось, что это ребёнок, который что-то несёт на спине и прихрамывает.

— Что, малыши всё ещё на ручье? — спросила мать.

— Да, но только он почти совсем пересох.

Внезапно лай могучего охотничьего пса разорвал мёртвую тишину знойного августовского дня. Саундер мчался по дороге, оставляя после каждого прыжка по три облачка красной пыли, медленно оседавшие на землю. Его звонкий голос раскатился по долине, и эхо перебросило его по склонам холмов.

— Помилуй нас, боже! Он всё-таки взбесился из-за этой жары! — воскликнула мать.

Саундер вновь стал молодым. Его лай приобрёл прежнюю звонкость, которую ноябрьские ветры доносили из долины до окрестных холмов. Мальчик и мать взглянули друг на друга. Дрозд перестал копошиться в сирени. Саундер на трёх лапах мчался с той же молниеносной быстротой, с какой раньше бросался на упавшего с дерева енота.

Хозяин Саундера возвращался домой.

Он с трудом делал полшага, затем подтягивал безжизненную негнущуюся ногу, волочившуюся по пыли. Наконец он вошёл во двор. Саундер, казалось, понимал, что если он прыгнет и положит лапу на грудь хозяина, то свалит его в пыль, поэтому пёс только обнюхивал его, тихонько скулил, махал хвостом и лизал висевшую как плеть руку. Потом он с такой скоростью начал кружиться вокруг хозяина, что казалось, его морда и хвост слились в одно целое.

Голова отца скособочилась на ту же сторону, с которой безжизненно висела рука и волочилась в пыли вывернутая ступня. Плечо вздёрнулось вверх, образовав такой высокий горб, что голова как бы лежала на нем. Рот тоже был перекошен, и голос вырывался откуда-то из глубины, из-под иссохшей, безжизненной щеки.